– И мой родственник… дальний… он младший брат моего деда-священника, сам был дьяконом, потом отрекся и пошел служить… Он генерал на Лубянке. Нет, нет, он мне ничем не помог в моих поисках… я искал что-нибудь о Петре Ивановиче, о деде… ну и еще кое-что… Он не помог, нет. Совсем даже напротив, – криво усмехнулся Сергей Павлович, – как Иуде и полагается. Николай-Иуда. Его Петр Иванович в письме из тюрьмы так назвал. Он мне в последнем разговоре сказал, что моего прадеда, а его, и Петра Ивановича, и старшего брата Александра Ивановича отца закопали в Юмашевой роще… Где убили, там и зарыли.
Старичок скорбно кивал.
– Еще жив, – промолвил он, – и в здравом уме и в твердой памяти Иван Егорович Смирнов, тех ужасных событий участник. Сотниковский комсомольский вождь в двадцатые годы. Много зла сделал, теперь кается.
– Его курьерский на тот свет поджидает, – с мгновенно вспыхнувшим недобрым чувством к этому терзавшему Боголюбовых Ивану Егоровичу заметил доктор. – А у него три чемодана грехов. Как не каяться!
– Вы его не знаете, а уже судите, – мягко укорил Сергея Павловича старый сотниковский житель. – Вам непременно надо с ним познакомиться… я это устрою… и вы увидите, что он совершенно, как на духу, искренен… Он понимает, что в любую минуту может уйти, и страдает, и страдание свое не скрывает, и о себе говорит без всякой утайки и пощады. Злодеем был – так он о себе отзывается – и единственное этому оправдание – молодость и глупость. Неумение… неспособность вникнуть в суть событий – молодые люди в этом похожи во все времена, я вам об этом как учитель свидетельствую. У нас было литобъединение, сейчас почти распалось, Иван Егорович ходил там среди поэтов. Стихи пишет, – улыбнулся Игнатий Тихонович. – А мне для моей летописи оказался бесценный свидетель. Он мне говорил, что старый священник, Иоанн Боголюбов, был взят в заложники за своего сына, вашего деда, Петра Ивановича, его власть искала, чтобы арестовать. Он что-то в церкви сказал неугодное и еще будто бы какую-то тайну знал, а власть хотела у него выпытать… Тут у нас разнообразное об этой тайне шептали, да и сейчас нет-нет, да и вспомнят. Я в летописи кое-что отразил. Будто бы Патриарх… (Сергей Павлович вздрогнул) ему, вашему дедушке, открыл, где находится главная церковная казна, сокровища несметные. Говорили даже, что у нас, в Сангарском монастыре.
– Искали?
– А как же! Кто у нас не мечтает найти клад и в одночасье записаться в богачи. Пока советская власть монастырь не приспособила – сначала под детскую колонию, а после войны – под сельское профтехучилище, пока он пуст стоял, все подвалы перекопали, все кельи обшарили, всю колокольню снизу доверху облазили и обстукали… Даже могилы, какие в монастыре были, – ну, как там водится, заслуженных монахов, настоятелей, один даже епископ был погребен, вскрыли. А у стены, с внешней стороны, могила генерал-аншефа, графа Павлинцева, того, что с турками воевал. И в нее залезли.
– И что?!
Скрывая охватившую его сильнейшую тревогу, Сергей Павлович отвернулся к окну. Гремя по щебенке и оставляя за собой клубы белесой пыли, автобус спускался с горки, въезжал в деревню. Бужаниново, – прочел доктор и сразу же за узенькой, заросшей и затененной ивами речушкой с темной водой увидел серые избы, иные из которых держались из последних сил и напоминали древнего старика, уже отжившего свой век, согнутого в три погибели, но еще шамкающего беззубым ртом, с помощью костылей кое-как передвигающегося по двору и пытающегося унять расшалившихся праправнуков; увидел давно разоренную и заброшенную церковь со скелетом купола, разбитыми окнами и черным провалом вместо дверей, перед которой склонил голову и шепнул: «Прости».
– Нашли что-нибудь?
– Нашли. Червонцы царские золотые, штук десять. Ножи, вилки, ложки серебряные… У меня в летописи об этом подробно. А еще был слух, – понизив голос, сообщил Игнатий Тихонович, – что Петру Ивановичу от высших в Церкви передано было знание имени…
– Какого? – уже догадываясь, спросил Сергей Павлович.
Летописец оглянулся. Парень на заднем сидении спал мертвым сном; старуха дремала над корзиной с притихшими цыплятами; рядом с водителем появился его подвыпивший с утра приятель и громко и злобно толковал, что он свое возьмет, а не дадут добром – из глотки вырвет; еще две пожилые женщины в черных, под бархат, жакетах, черных юбках и черных же платках устроились на соседнем сидении.
– Антихриста! – сразу порозовев, шепнул Игнатий Тихонович. – Я в это, конечно, не верю, но все же… особенно для летописи… Шутка ли, наш, сотниковский житель владеет, можно сказать, главной тайной двух последних тысячелетий!
Сергей Павлович засмеялся.
– Я тоже владею.
Седенькие бровки Игнатия Тихоновича поползли вверх, а во всем его лице с немногочисленными и как бы промытыми морщинами выразилось сильнейшее изумление.
– Позвольте, – пробормотал он. – Вы… в самом деле? Это правда? Вы шутите, – решил, наконец, Столяров. – Не может быть, чтобы…