Там, где престол сатаны. Том 2

– Одно письмо и две записки, – Сергей Павлович уже не отягощал себя подозрением о возможной тайной службе чистенького старичка. – И не папа… папа их сберег, что для него уже подвиг. Его власть чуть не сожрала… и сожрала бы, и не поперхнулась поповским отродьем. И он на всю жизнь заболел страхом перед ней. Бабушке, – он с усилием вымолвил непривычное для языка и губ слово и кивнул в сторону серого дома, мрачного надгробия разоренному гнезду Боголюбовых, – по тайной почте передавали… Анне… А что… там? Впрочем, не все ли равно.

Игнатий Тихонович позволил себе не согласиться и мягко, но твердо высказался в том духе, что Сергей Павлович должен обладать исчерпывающим представлением о граде Сотникове и едва ли не в первую очередь – обо всем, что непосредственно связано с трагической историей родного ему семейства. В этом доме, то есть совсем, разумеется, не в этом, где сейчас располагается в одной половине КБО, скорее символ бытового обслуживания, чем его действительное осуществление, что, впрочем, неудивительно, ибо у нас страна преимущественно символическая, а в другой – редакция районной газеты «Сельская новь», известная в народе как, простите, «Сельская вонь», читать не следует из-за опасности нешуточного душевного травматизма, а в совершенно на него не похожем, в четыре окошка, с цветами в палисаднике, просто поразительна проявившаяся при советской власти патологическая склонность уродовать природную красоту отвратительными новостройками, помимо Петра Ивановича и его супруги проживал также Иван Маркович Боголюбов, преклонных лет, однако, несмотря на возраст и болезни, уведенный архаровцами в тюрьму и сутки спустя расстрелянный в Юмашевой роще.

– Когда-нибудь, – Игнатий Тихонович бросил прощальный взгляд на оставшийся позади серый дом, – его снесут… Храму подобает стоять на крови, а дому, тем более такому – нет!

– Вся страна на крови – и ничего, – Сергей Павлович криво усмехнулся. – Шатается, а не падает.

У сотниковского старожила, однако, мысли шли своим чередом.

– И памятник вместо этого сарая безликого! – воскликнул он. – Невинно убиенным – от скорбящих потомков. Что-нибудь в таком роде…

– Памятник? – желчно переспросил Сергей Павлович. – Скорбящие потомки? Где вы их видели, мой дорогой? Можно подумать, вы не летописец, что вы не давали себе клятву: правду и ничего кроме правды, а сочинитель одических песнопений. Широка страна моя родная… Кто спорит. Широкая страна с короткой памятью.

Игнатий Тихонович потускнел лицом и взором.

– Вы, наверно, правы… Но все-таки… – быстрыми шажками он забежал вперед и, обернувшись, вопросительно посмотрел на своего собеседника. – Когда-нибудь… может быть… Поставят, как вы думаете?

– Жаль только, – с неумолимостью неподкупного судьи отчеканил Сергей Павлович, – жить в эту пору прекрасную уж не придется ни мне, ни тебе.

Тут их пути разошлись, имеется в виду, что сотниковский житель и московский гость, дойдя до конца прогулочной тропы, последнего фонаря, свежевыкрашенной в голубой цвет круглой беседки и поросшего плотным кустарником крутого обрыва, взяли налево и двинулись по Проезжему переулку, меж тем как река несла свои тихие воды в другую сторону, на восток, к цветущим лугам и белым стенам Сангарского монастыря. По смутным соображениям доктора Боголюбова, переулок должен был привести их к улицам генерала и графа Павлинцева и разорителя святых могил Рогаткина, каковые они миновали нынче утром, следуя от автостанции по дощатому тротуару улицы Калинина в центр града Сотникова.

– Круг почета? – осведомился он у вожатого.

Тот кивнул и призвал доктора хотя бы на краткое время совлечь с себя ризу печали и сполна насладиться прелестью проулков, переулков и улочек, заросших травой, стиснутых заборами и роскошными вишневыми садами.

– Глядите! Любуйтесь! Дышите! Здесь не воздух – нектар! – И, подавая пример несчастному жителю мегаполиса, протравленному угарным газом и никотином, Игнатий Тихонович, как выброшенная на берег рыба, открыл рот и совершил несколько глубоких вдохов. – Глоток жизни, уверяю вас!

– У меня и так голова кругом, – пробормотал Сергей Павлович.

– От воздуха?

– Вот именно, – усмехнулся доктор, превратно перетолковывая маленькую гордость местного жителя в духе некоего историко-политического обобщения. Дескать, ни сады, ни цветы, ни луга, ни колосья вкупе с полуденным зноем не в состоянии очистить воздух сего града от сладковатого запаха некогда пролитой здесь невинной крови и горького привкуса слез.