Там, где престол сатаны. Том 2

Ах, дети мои, чувствует мое сердце, далеко нас заведет стремление дать сколько-нибудь внятный ответ на предложенные вопросы. Слишком много разочарований, горечи и невидимых миру слез выпадает на долю чистых душ, решивших посвятить себя алтарю нашего Господа со святым желанием славить всечестное и великолепое Имя Его до последнего вздоха. Безмерно велик оказывается разрыв между словом и делом, мечтой и действительностью, небесной высотой обета и мрачным притяжением мира. Неизбывной печалью отзывается эта повесть, и сострадающим трепетом наполняет наши сердца. И как не печалиться нам, други, как не скорбеть при зрелище поднаторевших в своем деле умельцев, железными пальцами пытающихся слепить из прекраснодушного Дмитрия куклу в золоченых одеждах с маской постного благочестия на лице, но со всеми признаками настоящего человека – вплоть до полного отсутствия в нем духовного содержания. Жалкий, всеми презираемый чандала – и тот, ежели вникнуть, более достоин предстоять пред Всевышним в молитвах о спасении человечества, нежели то существо, каковое лишь по глубочайшему заблуждению мы принимаем за священнослужителя и с погруженным в тяжелый сон разумом лобызаем его пухлую белую руку. Служитель чего угодно, если изволите. Кармана, брюха, уполномоченного, пятого отдела, пребойкой птички с левого клироса, в минуты любовных забав называющей его «мой попик», тощей, как лиса по весне, супруге, младых, но уже перекормленных поповичей, дарующей забвение чары – не перечесть, скольким господам он должен услужить, дабы с незамутненной совестью отойти в лучший мир и под погребальный перезвон колоколов в крепком гробу совершить свой последний крестный ход вкруг церкви и упокоиться под крестом, изнурительной тяжести которого во всю жизнь так и не узнали его рамена. Покойся с миром, честный отче. Ты сделал свое: ты превратил свадебное вино веры в воду повседневного употребления.

Но не позволим пожрать себя черной печали. Не все так скверно, хотя сквернее некуда, не все так безнадежно, хотя, собственно говоря, на что нам надеяться? – и не все так безрадостно, хотя где нам ее взять, живительную капельку радости, скрашивающую наш подлый быт и никчемное бытие? Сказано: не унывай. Помните ли, что отвечал Авраам на простодушное вопрошание сына своей старости, когда готовился принести его в жертву? Где агнец для всесожжения, спросил Исаак. И через великую тоску отцовского сердца сказал Авраам: Бог усмотрит Себе агнца для всесожжения, сын мой. Поверим же, что Бог премудрый и предивный усмотрит Себе истинных левитов и, повенчав их с правдой, вознаградит блаженством гонимых за нее, аминь. Что же до твердого взгляда и прочих атрибутов знающего себе цену хранителя чужих тайн, обличителя пороков, глашатая божественных глаголов и поборника веры, то в нужный час все предоставит в его распоряжение справедливый Господь: и взор, подобный алмазу, и слово, неподвластное лицемерию, и мысль, не ведающую страха даже в заповедных для большинства смертных областях.

Так или примерно так рассуждал доктор Боголюбов, само собой, в чрезвычайно сжатом и стремительном виде, и при этом с некоторой неловкостью ощущал на себе пристальный взгляд хозяина дома. Отец Дмитрий прямо-таки вперил зеленый и просветлевший взор в карие глаза московского гостя, отчего тот, в конце концов, опустил взгляд долу, в тарелку, где коричневой шляпкой вверх плавал в жемчужной слизи белый гриб, минувшим летом обнаруженный в Юмашевой роще неутомимым охотником, тотчас извлекшим из-за пояса нож и острым лезвием сладострастно отделившим толстую крепкую ножку от белеющей в земле грибницы.