Там, где престол сатаны. Том 2

А портрет-то, портрет! – схватился за голову Семшов. – Может, наш Владимир Ильич там во всем своем привлекательном облике? С добрым прищуром проницательных глаз, каковыми он насквозь видел всяких там иудушек? С морщинками возле них? Может, вождь наш всенародно любимый на том портрете изображен? Нет! – страстно крикнул он. – Ханыга там с кривой бородой и один глаз будто с фингалом!

– Это ему Крупская за полюбовницу… как там ее… – Корнеич поскреб в затылке.

– Инесса Арманд, – напомнил Анатолий Борисович, не без интереса внимавший прениям сторон.

Во-во. Константин Корнеевич важно нахмурился. Реализьм это, а до него тебе, Федя, хоть тресни, никакой струей не достать. Не дорос. Ага! – Федя хлопнул одну за другой две рюмахи и крикнул, призывая всех в судьи, это он-то не дорос!? Он в коротких штанишках!? Пусть так. Но зато он знает, какова истинная цена этого, с позволения сказать, шедевра, этой мазни, которую своим засранным хвостом намалюет любая коровенка из самой что ни на есть пропащей деревушки, из Кида-евки, к примеру, либо из Кондровки, этой – он на секунду осекся, но собрался с духом и выпалил:

– Порнографии духа!

– Рома, ты растешь, – одобрил Анатолий Борисович.

– Под вашим чутким, – скороговоркой ответил Федор Николаевич и, несколько поколебавшись, махнул подряд третью и объявил, что цена этой грязной мазни был в тот год план.

Жестом государственного обвинителя, Вышинского или на худой конец Руденко, он уставил указательный перст на Корнеича, державшегося, надо признать, натуральным Сократом, размышляющим над чашей с цикутой. Пить или не пить? Все колхозные дороги, которые он ни одной не построил, все записал себе в отчет – и был в тот год кум королю, брат министру и получил Знак Почета. Кому почет, спросим мы? Кому слава? Кого вот эта – ткнул он в Анжелину Четвертинкину, щебетавшую с толстым генералом, взиравшим на нее, однако, с глубокой скорбью и пившим рюмку за рюмкой, – путана журналистики…

– Но, но! – погрозила ему длинным красным ногтем Анжелина. – Мой генерал тебя, Федя, на дуэль. – Она представила, каково это будет, и ей понравилось. – Вот тут, на бережку. И наповал!

– Я могу, уважаемая, – скорбно признался генерал, – исключительно из установки с ядерным боекомплектом.

…прославила на весь район! Фотку его дала! И в область тиснула! И название присобачила: «Дороги в будущее»! Это какое-такое будущее, куда ворованными дорогами нам топать?! Во всеобщий развал? Или, может, прямо во вражеские объятья? Вот что оскорбляет гражданское чувство! С этой точки зрения буквально места не можешь найти. Душа… она…

– Страданиями человеческими уязвлена стала, – как суфлер из будки, подсказал писатель и депутат.

Вот! Золотые ваши слова. Ведь что получается? Положим, берем главную нашу газету. Он извлек из кармана сложенную вчетверо «Правду», развернул и принялся читать всякую абракадабру, которой нормальный человек от рождения сыт по самое горло. Что-то там про сухогруз, отправившийся к берегам черного континента, наверняка с танками Т-64, которых мы наворотили херову тучу, да еще про алмаз величиной со слоновое муде, найденный на якутском прииске «Айхал»… сколько этих алмазов нашли, попутно отметил он, давно бы каждому по «Жигуленку» досталось, а где?.. да еще про нефть, которой у нас качать не перекачать, а на заправках хвосты. Он отвлекся и плюнул. Чему тут можно верить, я спрашиваю, после липовых его дорог! Он опять указал на Корнеича, который тем временем медленно, со вкусом цедил из стакана цикуту. Где пеньковый завод, прямо-таки разорялся Семшов, какой еще в прошлом году должен быть построен? Наша пенька! Покшанская! Да ее в мире лучше нет! Канаты из нее, хоть «Адмирал Нахимов» швартуйся! Да мы бы на ней озолотились! Да мы бы тут… Сражен был наповал встречным вопросом. Корнеич допил цикуту, вытер губы и прохрипел. А где та квартира, что должна была отойти Аньке Кузьминой, уборщице, тридцать лет и три года беспорочно драившей задристанные школьные сортиры, а уплыла одной шалаве, Надьке Федюниной, которая не то что сортир или, скажем, пол – промеж ног у себя неделю не вымоет, но денег кое-кому сунула?

– Шурик, – поморщившись, молвил Анатолий Борисович, – ты бы унял их, что ли… Никакого отдохновения. Мы тут с доктором о существеннейших вопросах бытия, а они о какой-то, прошу простить, хреновине, иначе не скажешь. Украли, приписали, продали, пропили, – а что, собственно, вы хотите от Древнего Рима в пору его глубочайшего упадка? Ворюга все-таки милей, чем кровопийца. Так, кажется, сказал поэт? – обратился он к присутствующим с вопросом, оставшимся, однако, без ответа. – Все катится в тартарары, но это вовсе не мешает нам пировать, любуясь на чудный закат, не правда ли, доктор?

– Не мешает, – согласился Сергей Павлович, блаженно щурясь на темнеющее небо.