Там, где престол сатаны. Том 2

– Да, – с виноватым чувством повторил Сергей Павлович, – нужно лишь одно. Это сестра Марии и Лазаря, которого Христос воскресил.

Уже видны стали окна домов города, укрытые занавесками и сквозь них просвечивающие то розовым, то синим, то фиолетовым – приятными цветами домашнего уюта. Чайник на столе. Другой, заварной, томится под подолом тряпичной матрешки со стертым от старости носом и вылинявшими глазками. Трезвый отец читает детям Евангелие в переложении для младшего и среднего школьного возраста преподобного Уильяма Скотта, каноника церкви св. Лаврентия в Бирмингеме (перевод с английского пастора Александра Семченко из церкви «Божья Роса», что временно обосновалась в Подольске, улица Литейная, 27), мать с тонкими, в ниточку, губами, проверив дневник сына, мочит розги в соленой воде. Фиолетовая занавеска скрывает от посторонних взоров небритого мужчину средних лет, который, будучи тяжело и давно пьян, силится прочесть статью Анжелины Четвертинкиной в газете «Сельская новь» и, блуждая мутными глазами, вдруг натыкается на фамилию автора и соображает, что именно четвертинки ему сейчас не хватает для полного счастья. «Мамаша!» – орет он и бьет пудовым кулаком по столу. Заплаканная старушка в белом платочке появляется в дверях. «Ч-ч-ч-е-к-к-ку-у-ушку… т-т-а-а-щи…» За синими занавесками, посчитав наличность, тяжко задумываются супруги, работящие скромные люди, после чего муж, уже седой, с мягкой улыбкой накрывает жесткой ладонью ладонь жены, и они долго сидят так в полном и совершенно не тягостном молчании.

– Однажды задуматься, что нам худо прежде всего от самих себя. Есть, конечно, случаи, – он вспомнил безрукого от рождения подростка, – я их не могу объяснить. То есть, может быть, могу, но не сейчас, – упрямо высказался Сергей Павлович. – Пошлый ум – Анатолий Борисович, к примеру, – вам все объяснит, но попутно все и убьет. Понимаете?

– Кажется… – неуверенно промолвила Оля. – Нет, – почти сразу же откровенно призналась она, – ничего не понимаю.

– И не надо вам ничего понимать, – великодушно разрешил он. – То есть, я хочу сказать, вы и так все понимаете. Не умом, а сердцем, это куда важнее.

– Я?! – удивилась она. – Понимаю? Ничегошеньки я не понимаю. Я, может, и жила бы не так… Нет, нет, – горячо сказала она, – вы не думайте, я не жалуюсь, мы с Илюшечкой прекрасно… Он у меня славный, а если математика хромает, ну и что? Игнатий Тихонович нам помочь обещал, я ему верю. Зато по истории… Его сейчас нет, – безо всякого перехода, как бы между прочим сообщила Оля, – он у бабушки в деревне. А мы с вами уже почти пришли. Вон мой дом, видите? Трехэтажный. Я в первом подъезде на втором этаже. Окошко у меня темное.

Сергей Павлович послушно поглядел на трехэтажный дом, отыскал темное окно на втором этаже, потом посмотрел на Олю и улыбнулся в ответ на ее смущенный, вопрошающий и ожидающий взгляд.

Короткое позвякивание ключей в ее вздрагивающей руке. Никак не могу. Может быть, вы? Или она скажет «ты», что, собственно говоря, было бы весьма уместным предисловием к.