Там, где раки поют

– Ладно, притащи сюда одеяло и спички на случай холода. Может, несколько жестянок сардин. Они хранятся хоть вечность. А свежие продукты здесь не держи, медведи учуют.

– Медведями мя не испугаешь.

– Медведями меня не испугаешь.

* * *

Остаток лета Киа и Тейт занимались в хижине-развалюхе. К середине августа дочитали “Календарь песчаного графства”, и незнакомые слова теперь попадались Киа все реже и реже. Из книги Олдо Леопольда она узнала, что пойма – живое продолжение реки и река может вернуть ее себе когда угодно. Жить в пойме все равно что на пороховой бочке. Киа узнала, куда улетают на зиму гуси и что означают их крики. Негромкими, похожими на стихи словами он рассказывал, что почва – одно из главных земных богатств и что она полна жизни; что осушение болот губит землю на многие мили вокруг, и вместе с водой исчезают растения и животные. Часть семян остается ждать своего часа в иссушенной земле, и когда наконец возвращается вода, ростки пробиваются сквозь почву, тянутся к солнцу. Об этих простых и удивительных истинах в школе никогда не расскажут. Их должен знать каждый, но почему-то, хоть их вроде бы никто и не прячет, они недоступны – покоятся где-то глубоко, как семена.

В бревенчатой хибаре они встречались несколько раз в неделю, а ночевала Киа у себя в хижине или на берегу с чайками. На зиму нужно было запасти топлива, и Киа подошла к делу серьезно – отовсюду притаскивала охапки и складывала кучу за кучей меж двух сосен. Репу на грядке совсем забил золотарник, и все равно овощей уродилось столько, что не съесть ни ей, ни оленям. В конце лета Киа сняла последний урожай кабачков и свеклы и спрятала в прохладной тени под дощатым крыльцом.

И за всеми делами она прислушивалась, не тарахтит ли поблизости автомобиль, не едут ли за ней. Иногда, устав прислушиваться и бояться, Киа уходила в бревенчатую лачугу и спала на земляном полу, завернувшись в запасное одеяло. Мидий она собирала, подстраиваясь под Тейта, – он отвозил их Скоку, а ей привозил продукты. Дикобраз спрятал брюшко.

* * *

– Помнишь, когда ты прочла свое первое предложение, то сказала, что иногда в словах очень много умещается? – спросил однажды Тейт, сидя с ней у ручья.

– Да, помню, а что?

– Это верно, особенно в стихах. Слова в стихах – больше чем просто слова. Они бередят душу. А могут и рассмешить.

– Мама читала мне вслух стихи, но я не помню ни строчки.

– Вот, послушай, это Эдвард Лир. – Тейт достал сложенный листок и прочел:

И мистер Карамора встал тотчас,
А с ним – мистер Муха-Вжик,
И ринулись в пенящийся прибой,
Издав отчаленный крик.
Тут в серых и розовых парусах
Кораблик явился им,
И сели они, и помчались вдаль,
Скользя по волнам седым.[8]

Киа улыбнулась:

– Будто волны бьются о берег.

С тех пор Киа начала рифмовать. Сидя в лодке или ища раковины, сочиняла стишки – простенькие, монотонные, дурацкие.

Вот слетела с ветки сойка –
Сойка, сойка, ты постой-ка!
Я ведь, если захочу,
Тоже в небо улечу.

И громко смеялась. Стихи скрашивали ей жизнь, позволяли хоть ненадолго забыть о ее горьком одиночестве.

Как-то под вечер, сидя с книгой за кухонным столом, Киа вспомнила про мамин сборник стихов, принялась его искать и наконец нашла. Растрепанный томик, давным-давно без обложки, стянутый двумя потертыми резинками, чтоб не рассыпался. Бережно сняв резинки, Киа начала листать страницы, читать заметки Ма на полях. В конце были выписаны номера страниц с ее любимыми стихами.

Киа нашла стихотворение Джеймса Райта:

И вышел я в тоске
На опустелый двор,
Мечтая сей же час
Обнять, к себе прижать
Дитя, мое дитя,
Услышать звонкий смех…

Ни леса не видать,
Ни солнца не видать –
Остались только мы.
И пела в доме мать,
И ужин грела нам,
Любя нас всей душой.
И вот спустилась ночь…

И еще одно, Голуэя Киннелла:

Да, я любил…
И все сказал, что мог,
И подобрал слова, которые не ранят. А теперь…
Я счастлив, что всему конец:
Осталось у меня лишь сожаленье,
Что я так страстно жить хотел.
     …Прощай.

Киа провела пальцем по строкам, будто это послание от Ма, будто мама нарочно их подчеркнула, зная, что дочь однажды их прочтет при тусклом свете керосинки и все поймет. Вроде бы мелочь, даже не записка в ящике комода, но все же… Киа чуяла в этих строках глубокий смысл, но не могла расшифровать. Если она станет когда-нибудь поэтом, то будет писать яснее.

* * *