Там, где рождаются молнии<br />(Очерки)

Надя, выкладывая на стол яблоки, печенье, конфеты, опустила глаза, и Андрей мог, не стесняясь, разглядывать ее в упор. Да, она мало изменилась. Она была все такой же.

— Кто он?

Она поняла, что спрашивал он о муже. Посмотрела на него пристально:

— А ты… женат?

— Нет.

— Из-за меня?..

Он промолчал. Она заплакала.

— Ты извини. Я всегда знала, что ты меня любишь. А я… Да что говорить — поздно…

— Неужели поздно?

— Андрей, я ничего-ничего не знаю. Ты поправляйся, ладно? Осколок вынули удачно. Доктор говорит: все хорошо. Я ухожу, но я еще приду. Ты будешь ждать?..

Веслов молчал. Молчал и тогда, когда Надя, наклонясь к нему, поцеловала в небритую щеку. И лишь когда она вышла из палаты, он произнес:

— Все будет хорошо.

А после долго лежал с открытыми глазами, снова вспоминая городишко своей офицерской юности, свою хозяйку и тоненькую девушку Надю, ее огненные банты и думал: «Как все-таки хорошо, что все это было…» А в душе его звучала и звучала музыка. Звучала чисто, ровно, наполняя душу Веслова запахом и жасмина, и сирени, и дождя, и едва уловимым запахом Надиных волос.

ОСТАВИТЬ СЛЕД…

Письмо было адресовано заместителю командира дивизиона по политчасти майору А. Редько.

«…Спасибо Вам, Анатолий Григорьевич, за то, — писал сержант запаса Виктор Шмелев, — что Вы помогли мне с честью пройти школу армейской закалки. Если потребуется, я готов снова встать в солдатский строй».

И далее Шмелев сообщал, что учится на подготовительном отделении университета, дела идут хорошо и что он, Виктор, обещает во всем высоко держать честь отличного боевого коллектива, в котором служил.

Политработник отложил письмо. Задумался. Шмелев… Виктор… Оператор… Многих таких, как этот воин, держит в памяти Анатолий Григорьевич. Люди пишут, выражают признательность за воспитание.

Да, воспитание людей — дело благодарное, но нелегкое. Ведь сколько людей — столько и характеров, и к сердцу каждого своя, особая, тропка ведет. Попробуй отыщи ее. Робкому — помоги поверить в свои силы, излишне самоуверенному — открой глаза на его спесивость, помоги развеять преувеличенное о себе мнение… Непросто все это. Но надо. В интересах самого человека надо.

И тут нельзя забывать как об отдельном человеке, так и о коллективе в целом, о его сплочении. Не забывать прежде всего политработнику, ведь он душа подразделения, воспитатель, учитель, политический боец…

Уже смеркалось. Анатолий Григорьевич подошел к окну, за которым бесновалась пурга. Вспомнил, как точно в такую же погоду не так давно прозвучала сирена, возвестив о начале учений с боевой стрельбой. Среди тех, кто выезжал на полигон, был комсомолец рядовой Шмелев. Он да еще двое — рядовые Александр Щербаков и Геннадий Матушкин — Анатолию Григорьевичу особенно запомнились. Случилось так, что по разным причинам этих троих солдат на стрельбы поначалу брать не хотели.

— Откровенно говоря, товарищ майор, не хочу рисковать, — доверительно объяснял политработнику офицер наведения капитан Волков и, словно желая усилить свой довод, добавил: — Ну посажу я за экран Шмелева, молодого неопытного солдата, а в запасе буду держать Баркетова, отличника, специалиста второго класса. Разве это расчетливо?

— А расчетливо ли для ответственного дела готовить по-настоящему не всех, а одного-двух солдат?

— Все это так, конечно, — не находил что возразить Волков.

— Но…

Что стояло за этим «но», политработник догадывался. Самому ему также было небезразлично, как выполнят стрельбы тот же Шмелев, другие ракетчики и какую оценку выставят дивизиону посредники. Ну, а если взглянуть дальше, задуматься над перспективой роста молодых солдат? Не доверили молодым воинам раз, другой, а там они решат, что вообще надо ли стараться, расти, овладевать в совершенстве боевой техникой, раз спрос с них, молодых, невелик, да и есть люди поопытнее их…

Так приблизительно говорил Анатолий Григорьевич офицеру наведения.

— По идее правильно, — все еще искал оправдательных мотивов Волков.

— А зачем же правильную идею отрывать от правильных дел?.. Не вижу логики в ваших рассуждениях и действиях, — уже более определенно и категорично сказал политработник. — Главное — давайте на занятиях большие нагрузки и Шмелеву и другим молодым солдатам.

А через несколько дней, беседуя со Шмелевым, Редько поинтересовался, как у него идут дела. Солдат ответил, что старается, но только настроение иногда падает — стрельбы-то, мол, новичкам не доверят.

— Доверят, — сказал политработник, — все молодые солдаты включены в полигонный расчет.

— Спасибо вам за это, товарищ майор.

Какими же чуткими к этим доверчивым сердцам должны быть старшие товарищи. Политработник не раз убеждался: слово человека чуткого, всей душой болеющего за дело, показывающего пример в службе, всегда находит нужный отзвук в сердцах воинов.

Работая со всеми, доходить до каждого — к этому стремится каждый политработник. Но не каждому удается. Не удавалось поначалу и майору Редько. На первых порах он объяснял это тем, что людей в дивизионе много, а он один, разве дойдешь тут до каждого, везде успеешь?