Там, где сердце (ЛП)

Но этот Оливер из моего сна о его смерти.

И я не могу спрятаться от его злобного взгляда, не могу не смотреть в его холодные, мертвые глаза.

Он истекает кровью, он ненавидит меня.

Я просыпаюсь. Вся в поту. Рыдающая. Во рту сухо. Мне так хочется пить, что больно глотать. Голова болит. Я задыхаюсь от слез.

Я падаю на пол, позабыв о жажде, и стараюсь представить себе Оливера — живого Олли. Его многообещающую улыбку. Улыбку, которая без всяких слов говорила мне, что после работы мы запремся в нашей маленькой палатке в лагере ВБГ, он разденет меня, мы заберемся под простыни и займемся любовью. Так было. Даже когда мы оба смертельно уставали, проводя сутки на ногах, даже если от усталости мы практически не могли ходить и видеть. Он занимался со мной любовью и смотрел на меня из-под своих темных волос с проседью, упавших ему на глаза.

— О, Боже, милая, — шептал бы он мне. — Я кончаю. Ты со мной?

— Да... Боже, да, — шептала бы я ответ.

— Найл, о, Боже, Найл, милая моя, я кончаю, это так сильно...

И я бы кончила с ним, а потом мы бы перевернулись набок, и он обнял бы меня, притянув к себе и прижавшись членом к моим ягодицам, и мы бы так заснули.

Но вдруг почему-то я слышу другой голос, называющий меня «милой». Просто ничего не значащее слово, которым обычно парни называют девушек. Но то, как он произносит его — милая — заставляет что-то внутри меня сжиматься.

Сначала я слышала голос Олли перед оргазмом, но теперь это другой голос. Новый голос. Называющий меня милой, пока его обладатель кончает. Меня пронзает чувство вины, и я плачу.

Я рыдаю на полу, всхлипываю с дрожью, пока не начинаю задыхаться. Я не могу дышать, и меня тошнит от нехватки воздуха и слез.

Пеп находит меня. Усаживается передо мной, как сфинкс, и трогает мое лицо лапкой. Каким-то образом это меня утешает.

Я притягиваю Пепа к груди и держу, пока снова не обретаю способность ровно дышать.

И, кажется, засыпаю прямо на полу, потому что именно там и просыпаюсь — на полу возле ванной.

Раннее утро. Яркий солнечный свет, заливающий коридор.

Я поднимаюсь на ноги и бреду в кухню делать кофе — по крайней мере, у меня есть кофе, и слава Богу за это. Пока чайник бормочет и булькает, я выпиваю несколько чашек воды из-под крана, чтобы утолить жажду. Дешевое вино дает просто адское похмелье.

Над раковиной окно, которое выходит на дорогу и подъездную дорожку. Я вижу, как кто-то едет сюда. И если машина проедет мимо Дженсена, значит, едут ко мне, потому что дальше моего дома нет ничего, кроме заросшего травой поля. Облако пыли движется вперед по дороге. В последнее время стоит засуха, поэтому пыль столбом, и я не могу разглядеть приближающуюся машину, пока она не проезжает мимо дома Дженсена.

Это мой грузовик.

Какого черта?

Я, словно отупевшая с похмелья, стою у раковины в своей кухне со стаканом воды в руке и смотрю, как к дому едет мой собственный грузовик. Он паркуется на подъездной дорожке прямо у крыльца. И потом из кабины появляется белокурый бог — тот самый, что спас меня на перекрестке — а его чудовищная собака остается на пассажирском сиденье моего грузовика.

Попробуем еще раз... какого черта?

Я смотрю, как он приближается к входной двери.

Боже, какой красавец.

Вид у него растрепанный и дикий. Но тем не менее выглядит прилично. Крепкий, мускулистый. И его глаза — яркие, сине-зеленые, как самое глубокое море.

Он стучит в мою дверь, и мне требуется несколько секунд, чтобы понять — да, надо подойти и открыть.

Я иду ко входу и открываю вторую дверь, оставляя первую — прозрачную — пока закрытой.

— Что ты здесь делаешь? — требовательно спрашиваю я.

Его глаза округляются, и взгляд медленно — намеренно медленно — проходится по моему телу. На меня еще никогда так не смотрели. Словно я — самая вкусная еда в мире, а он безумно голоден. Он не просто смотрит на меня, не просто разглядывает.

Он изучает взглядом каждый сантиметр моего тела, от пальцев ног до макушки, вверх и вниз. Дважды.

Пялится на меня так, будто никогда не видел ничего подобного. Его грудь поднимается и опадает, а пальцы сжимаются в кулаки. Глаза прищуриваются. Ноздри раздуваются. Клянусь, я даже вижу, как натягиваются его джинсы в паху.

Да, я тоже его разглядываю.

Но его взгляд, скользящий по мне... опьяняет. Загадочный, но в то же время дикий, горячий и какой-то хищный.

И только тут я осознаю, во что одета.

Или... не одета.

На мне футболка и… все. И под футболкой я не подразумеваю большую старую майку Олли с надписью «Университет Лос-Анджелеса». Это одна из моих футболок — старая и теперь уже не совсем подходящая мне по размеру. Я не ношу ее, только сплю в ней.

Она едва прикрывает задницу и сильно обтягивает грудь.

На мне нет бюстгальтера. Нет трусиков.

Только футболка.