Там, где тебя ждут

– Вы совершенно уродливы, – вскричал Дэниел. – Вы понимаете это?

Женщина нервно обернулась, изумленно глянув на него, и быстро отвела глаза. Она пошла быстрее в своих тяжелых ботинках, их стук пронзил сердце Дэниела, он вновь почувствовал себя безнадежно опустошенным, а потом незнакомка бросилась бежать.

– Уродливы, – опять крикнул он ей вдогонку, глядя, как расплывается вдали пушистое облако ее розового джемпера, пересеченного ремешком сумочки, которая покачивалась на боку при каждом движении.

Лица благотворительных дам всплыли за окном магазинной витрины и быстро ретировались.

«Сегодня я подумал, что видел тебя».

Эта мысль прорезала его ум, точно коса траву. Он пошарил рукой в кармане, ощупывая его содержимое. Холодная бутылочная пробка, какие-то мелкие монеты, тот самый мешочек, жетон метро, половина шнурка от какого-то ботинка, смятые бумажки. Он вытащил одну из них и скосил на нее глаза. Какая-то квитанция – цифры, отпечатанные синеватыми чернилами, свидетельствовали, что он потратил три доллара и пятьдесят центов на нечто под названием «разное» и получил один доллар и пятьдесят центов сдачи. Квитанцию пересекали слова, написанные его почерком: «Сокрушительное раскаяние разрывает мне душу. Мне отчаянно хочется лишь перемотать ленту времени и все-все исправить».

Он сочинял письмо Николь. Письмо будет длинным, и он собирался высказать в нем все, что ему захочется. Все. Не упуская ни малейшей детали. Именно поэтому ему приходилось сразу записывать приходившие в голову мысли, чтобы ничего не забыть, чтобы они всегда находились под рукой, когда в итоге настанет момент сесть за стол перед листом бумаги – красивой бумаги, зная, как Николь ценит такие мелочи; он собирался купить бумагу в хорошем канцелярском магазине, – вооружиться соответствующей авторучкой и излить все чувства и мысли от начала до конца.

Он перевернул бумажку с сокрушительным раскаянием, приложил ее к фонарному столбу и, выудив из другого кармана огрызок карандаша, начал писать: «Сегодня я подумал, что увидел тебя».

«Как удачно, – подумал он, – что у меня есть карандаш, ведь ручкой вряд ли удалось бы что-то написать под таким углом и на такой поверхности».

Он задумался о том, что слово «угол» созвучно слову «ангел»[90], и уже выписывал «т» в слове «тебя», когда услышал доносившуюся откуда-то из соседнего квартала резкую трель полицейской сирены. История повторялась. Прерывистые завывания, периодически исполняемые городским полицейским риффом[91]. Дэниел повернул голову и увидел лица благотворительных дам, продолжавших следить за ним. Оглянувшись в другую сторону, он заметил улочку, грязный проход между домами и тихо скользнул в ту сторону. Он не бежал, просто быстро шел, сознавая, что не следовало привлекать внимание. Ему просто захотелось скрыться от любопытных глаз.

Однако, едва оказавшись в переулке, он резко прибавил скорость. Теперь он шел параллельно реке; в Бруклине Ист-Ривер всегда служила ему надежным ориентиром. Мимо мусорных контейнеров, выброшенного старого матраса, мимо сточной канавы. Впереди промелькнул и исчез за стеной апельсиновый бок уличного кота. Убирая в карман бумажку и карандаш, он наткнулся на острые зубцы гребня. Что же случилось? Неужели они вызвали копов из-за того, что он забыл заплатить двадцать центов за дерьмовый пластмассовый гребешок? Вот ведь ведьмы.

Впрочем, он вернется туда завтра и отдаст деньги. Не стоило усугублять и без того гнетущую атмосферу. Он ведь будет продолжать ходить в этот магазин, на тот случай, если там обнаружится еще что-то из вещей матери. Именно так мать и посоветовала бы ему поступить.

«Я был не в своем уме». Эти слова всплыли из глубин его подсознания. Он не думал о них. Их природа не связывалась с осознанной работой мозга. «Сердце мое никак не причастно к такому поступку. Ты должна понять это».

Уместные оправдания, но сейчас он не мог тратить время на их запись. Он запомнит их. Запомнит.