Там, где тебя ждут

Возле дальней стены комнаты маячила какая-то женщина, она сложила дрова в корзину, убрала разбросанные книги на книжные полки, накрыла на стол и сняла с плиты чайник. Найл разглядывал очертания ее лица, спускающуюся по спине косу светлых волос, следил за движениями ее рук. Она одета в мужскую рубашку и кардиган, а на голове поблескивала пара очков для чтения. Он уже несколько лет знал, на ком женился его отец, однако испытал совершенно новые ощущения, увидев ее во плоти, уже не молодую, но все-таки безошибочно ее, безошибочно живую.

– Это та самая невидимка, – тихо произнес он.

Оглянувшись, она посмотрела на него. Немного помедлив, улыбнулась. Взяла со стола поднос и направилась к нему. Просто фантастика, видеть ее в такой непосредственной близости. Всего пару месяцев назад Найл смотрел один из ее фильмов: он скачал его одним дождливым воскресным днем, когда еще ничего особенного не произошло, в то странное, далекое, недосягаемое время его еще не рухнувшей жизни.

Она поставила поднос и дала ему чашку.

– Яблочный чай, – пояснила она и, вручив ему тарелочку, добавила: – с шотландской лепешкой.

Найл держал в руках кружку и блюдце, остолбенев от их обыденности и одновременной оригинальности. У кого еще есть тарелки с туманными фигурками единорогов и драконов, с их полустертыми очертаниями? Можно ли пить что-то как обычный чай из чашки, которая выглядит как музейный экспонат, с золотой каемкой, с изящной ручкой в форме павлиньего хвоста? И вообще, хотелось бы знать, что такое «шотландская лепешка».

Опомнившись, он залпом проглотил чай, с такой жадностью, словно не пил целый день. «На самом деле, – подумал он, – может, и не пил» Она забрала у него чашку и вновь наполнила ее.

– Извините, – сказал он, пробуя лепешку, которая напоминала по вкусу смазанный маслом оладушек. – На самом деле я даже не понимаю, что здесь делаю. Папа сказал мне на похоронах, что если у меня когда-нибудь возникнут проблемы, то мне следует приехать сюда, попросту заявиться и…

– Я рада, что он так сказал.

– …он нарисовал карту и всякие подробности. Я даже не знал, что вы с ним расстались. Он никогда не говорил. Иначе я бы ни за что не приехал. То есть в таком случае у меня нет никакого права, в сущности, я просто…

– Ш-ш-ш, – перебила его Клодетт Уэллс. – Ешь.

– Я не собирался пугать вашу дочь или вашу племянницу. Просто она…

Она покачала головой, опять перебив его:

– Чтобы напугать Мариту и Чжилань, потребовалось бы нечто чудовищное. Они обе весьма смелы по натуре.

– Дело в том… дело в том, что… она… Марита, я имею в виду… она так похожа… – Найл умолк, осознав вдруг, что не в силах закончить фразу.

– Я знаю, – сказала Клодетт, – знаю, что похожа, – она поставила на поднос чашку из бирюзового фарфора с гирляндой зеленых листьев и, склонившись к нему, тихо продолжила: – Найл, я искренне сочувствую тому, что случилось с твоей сестрой. Даже не представляю, что тебе пришлось пережить. И как, должно быть, тебе не хватает ее.

Найл покрепче сжал зубы, он боялся, что голос подведет его. И внезапно с удивлением осознал, что плачет, хотя плакал он крайне редко. Его мать обычно говорила, что он рос на редкость тихим ребенком, что он никогда не плакал. Те разы, когда он плакал, можно пересчитать по пальцам. Он не плакал, как ни странно, даже на похоронах Фебы, но, с другой стороны, Найл сам понимал, что у него много странностей.

Клодетт взяла его руку и, мягко накрыв ладонями его забинтованные пальцы, сказала:

– Ты можешь жить здесь, сколько захочешь. Мы все очень рады тебе.

Найл выглянул в окно и увидел горный склон. Он мог читать скальные породы и напластования так же, как иные люди читают книги, и с первого же взгляда он понял, что перед ним кварцитовый массив. У основания склона он заметил детей, узнал сводную сестру и ее кузину, они бегали друг за другом, размахивая палками. Должно быть, в игре был какой-то смысл, какие-то правила, но в тот момент Найл не смог понять их. Он слышал крики, видел девочек, палки и мяч, или даже два мяча. Не обращая внимания на дождь, они перебегали от дерева к дереву, и их крики доносились до него, сидящего в этой серовато-зеленой комнате, как будто обладавшей успокаивающей и оживляющей силой.