Там, где течет Иравади

Много здесь и растений-паразитов, воюющих друг с другом не на жизнь, а на смерть. Я обратил внимание на дерево, сплетенное из множества узловатых корней. Оно, как змея, подползает к какому-нибудь прочному стволу, оплетает его сетью выпущенных корней и убивает, продолжая расти уже самостоятельно. Так одно дерево буквально исчезает в удушающих объятиях другого.

Уже на подходе к мангровому болоту я вдруг почувствовал жжение на шее, спине, ногах. Схватился за больное место и в руках ощутил противный скользкий комочек — пиявка! С трудом оторвал ее, смахнул еще несколько тварей с плеч, и белая сорочка от шеи до пояса окрасилась кровью. Миллионы пиявок кишели в траве, висели на кустах, падали с деревьев. Они проникали всюду, в самые неожиданные места. Я оглянулся назад и содрогнулся: глаза и морда мула затекли кровью. А погонщик сам воевал с пиявками, быстро смахивая их бамбуковым скребком. Зевать было нельзя. После пиявок оставались сильно кровоточащие болезненные ранки.

Скоро мы остановились. Сингх смазал всех буро-зеленой жидкостью. Наученный горьким опытом, я с запозданием последовал совету Сингха: переобулся, смахнув пиявок с ног, положил табачные листья в сапоги, в брюки, под сорочку. Мулу замотали голову полотенцем, и он успокоился. Сухопутные пиявки — страшный бич тропического леса. Размером они чуть поменьше водяных, но необыкновенно подвижны и прожорливы.

На большой поляне у ручья нам улыбнулось охотничье счастье: подстрелили здоровенного кабана и двух небольших лесных антилоп. Здесь же у водопоя сделали привал. Поджаренное на углях нежное мясо антилопы оказалось сладковатым на вкус, и его запивали крепким рисовым «ликером», т. е. спиртом.

Отдохнув и подкрепившись, тронулись в обратный путь. Пересекли поляну, покрытую жесткой в рост человека травой, и минут двадцать наслаждались голубым радостным небом, живительными солнечными лучами. Потом снова нырнули в мрачную чащу. И опять нас окружила тишина, нарушаемая лишь мягким хрустом веток, шорохом листьев под ногами и ударами даха, расчищающего путь. Если бы не красочные громадные бабочки, бесшумно порхавшие над кустами, можно было бы подумать, что лес вымер.

Вдруг тишина взорвалась целым хаосом звуков, мы даже вздрогнули от неожиданности. Это закричали и запищали птицы высоко в зеленой листве, затем начали яростно браниться обезьяны, не поделив орехи или бананы. Они суматошно засуетились, и вот одна за другой с огромной высоты бросились в пространство. Расставив лапы, они пролетали некоторое расстояние по прямой, затем хватались за ветку и прыгали дальше, без всякого усилия перемахивая с дерева на дерево.

В лесах Тенассерима водится много обезьян. Особенно интересно было наблюдать за белоруким гиббоном. Характерная черта его строения — длинные руки, которые в два раза больше его туловища. Гиббоны изумляют ловкостью и быстротой движений, делают прыжки в 12 метров два-три раза подряд, напоминая в полете стрелу. На лету они меняют направление движения и нередко на ходу ловят птиц. Передвигаясь главным образом при помощи рук, гиббон на лету срывает с деревьев плоды ногой. Пьют они при помощи руки, которой зачерпывают воду.

Но вот мы вновь вступаем в «зону молчания». Тихо. Но вдруг наверху мелькнуло гибкое тело ловкого зверька. Это виверра, вышедшая на поиски сочных плодов и насекомых. Иногда прошмыгнет насекомое или ящерица, изредка кто-то вскрикнет в чаще, послышится свист. И опять тихо. Здесь не услышишь птичьих песен и чириканья, наполняющих радостью наши леса, хотя пернатое население джунглей многочисленно и разнообразно. Стоило мне ударить палкой по ближайшему кусту, как с него поднялась стайка каких-то пташек. А вот по свисающим сверху гирляндам, цепляясь клювом, перебираются несколько разноцветных попугаев.

Всем известно, что дикие животные выглядят намного лучше на свободе, на лоне природы. Это особенно относится к попугаю. Дома, в клетке, или в зоопарке он выглядит жалкой пародией на то, что я видел в Бирме. Здесь, в девственном лесу, в своей родной стихии, попугай— воплощение радости и красоты. Сидя на пятидесятиметровой высоте на хлопчатом дереве, он мягко пересвистывается с друзьями. Его свист, доносящийся издалека, напоминает пение флейты. А когда вся стая вдруг поднимется в воздух и играет в верхушках деревьев — что может быть прекраснее этих пестрых веселых созданий с их оранжевыми клювами и длинными, мягко ниспадающими хвостами, переливающимися всеми цветами радуги в лучах солнца! Они вносят много живости и игры цветов туда, где зелень стремится подавить все своей массой.

На ветке одного лесного гиганта я вдруг увидел пару синекрылых павлинов, их перья отливали синеватым металлическим блеском. Перед своей подругой самец распустил роскошный веер перьев с перламутрово-лазурными «глазами».