Там, где ты

— Эй, — говорит он, — желаю приятного Рождества.

Я хочу сказать «Тебе тоже», но это как-то неправильно. Вместо этого я подталкиваю ногой стул к столу и говорю:

— Входи. Давай поговорим минутку.

Он немного отодвигает стул и садится, а рюкзак опускает просто на пол.

— Впереди тяжёлые каникулы? — говорю.

— Да. Не могу сказать, что прям жажду вернуться домой. Может, мне с вами потусоваться следующие две недели?

Я улыбаюсь, и он улыбается в ответ.

— Роберт, всё будет хорошо. Я знаю, что это трудно, но... — я запинаюсь и пожимаю плечами.

— У вас есть карандаш и бумага?

— Хм, конечно.

Роюсь в ящике стола, нахожу бумагу для заметок и протягиваю ему. Он берёт с моего стола карандаш, аккуратно записывает номер телефона и протягивает мне. Потом говорит совершенно неожиданно:

— Это мой мобильный. Можете позвонить, если захотите.

Он встаёт. Я тоже встаю.

— Роберт... — я не знаю, что сказать, я просто знаю, что учителя не звонят ученикам. Не такие учителя, как я. — Я не смогу позвонить тебе. Прости, — и протягиваю записку обратно.

— Мистер Горман звонит мне всё время, — говорит он. — В этом нет ничего особенного.

Внутри что-то болезненно кольнуло. Подозреваю, что это ревность. Глупо, ей-богу. Мистер Горман — руководитель оркестра. Его отношения с детьми находятся совершенно на другом уровне. Они проводят вместе много часов на тренировочном поле. Я знаю, что мистер Горман даже лично ездит на микроавтобусе по районам и штату, чтобы проводить конкурсы сольных исполнителей и ансамблей в Остине, Далласе или Сан-Антонио. Но всё же, я уверен, что он звонит только по делам оркестра.

— Прости, — говорю снова.

Он забирает записку и засовывает её в карман. И снова кусает нижнюю губу, точно также, как и когда говорил о рождественской ёлке, а я ничего так и не понял. И, мне кажется, что он смущён.

— Всё в порядке, — говорит он мягко, потом поворачивается и уходит.

Чёрт!

Если бы кто-нибудь меня спросил, каково это быть учителем в старших классах средней школы, то я бы ответил, что это как стоять одной ногой на банановой кожуре. Всегда есть вероятность, что ты или поскользнёшься..., или толкнёшь кого-то. И быть мастером в этом деле значит знать, где иногда необходимо провести черту между учеником и учителем, черту, которая отличает наставника от друга. Черту, которая показывает: «Я могу сделать для тебя всё только до этой черты, и не больше». С первого дня моего учительствования я очерчивал эту границу не раз. И многократно сдвигал её в ту или иную сторону.

Но эта черта не сдвигается: учителя не звонят ученикам, чтобы поболтать. Они просто не звонят.

Но я не могу отделаться от чувства, что обрываю с ним связь, и он падает вниз, может быть, в первый, может, во второй, а, может, и в третий раз. Я просто не знаю. Я только видел, что после моего «Не могу», на его лице появилось выражение, как будто надежды больше нет, или что ему очень больно.

Быстро царапаю свой номер на другой записке и догоняю его в коридоре.

Он смотрит на свои кроссовки, и я знаю — знаю, — что поступаю правильно!

— Слушай, я не могу звонить тебе, — говорю ему, — но, если ты захочешь поговорить со мной или просто выпустить пар, позвони, хорошо? — и вручаю ему записку.

Он смотрит какое-то время на номер, а потом его глаза встречаются с моими.

— Спасибо, мистер Мак.

Роберт

Я сохраняю номер мистера Мака в мобильном и иду по парковке. Не знаю, почему он решил дать мне свой номер. Не знаю, буду ли звонить ему. Но, несмотря ни на что, мне хорошо.

Подходя к машине, вижу, что рядом с ней стоит, опираясь, Ник. Засовываю мобильный в карман.

— Чего так долго? — говорит он и быстро обнимает меня, оставляя между нами такое расстояние, что может проехать школьный автобус. — Я тебя уже давно жду.

Видно, меня простили за отсутствие ясновидения.

— Я думал, у тебя сегодня планы, — говорю, кидая рюкзак на переднее сиденье.

— Так и есть, но я хотел сначала ненадолго увидеться с моим парнем.

Моим парнем? Хм. Ник говорит о всех друзьях, как о своей собственности. Мой парень, мои девочки. Сегодня вечером он тусуется со своими девочками. Все они — чирлидерши. Меня не пригласили. Думаю, они будут заниматься чисто девчачьими делами: раскрашивать лица и ногти да болтать о парнях.

Ник для них, как маленький талисман. Думаю, это унизительно, но он так не считает.

Последняя часть — «болтать о парнях» — меня немного бесит. По-видимому, наличие бойфренда и страдания по горячим парням не являются для Ника взаимоисключающими вещами. Иногда я удивляюсь, что я в нём нашёл? Он милый, весёлый, умный. Всё верно. И он — гей. Это большой плюс. Но, кроме этого, у нас мало общего.

Он никогда не был у меня дома. «Я не навещаю больных», — заявил он мне однажды. Но когда три дня назад я сообщил ему, что мой отец при смерти, он прям весь расчувствовался, разрыдался и вёл себя так, будто только что машина переехала его любимую черепашку.

Ник любит драмы.