Там избы ждут на курьих ножках...

— Да на что оно мне — ваше государство?! Хоть бы совсем его не было, а жил бы человек, как вольная птица! Я не жаловалась бы, если бы вы ко мне не приставали. Я ведь не жду, что вы мне поклонитесь, но хрен вам в конопляном поле, я молиться тоже не буду, не дождетесь! Нужна тебе Помазанница, вот и иди к ней, иди! А я без тебя обойдусь! — И гордо шествовала на восток, на север и на юг.

Противиться Дьяволу для Маньки стало привычным делом. И каждый раз обходила она ловушки, которыми он щедро ее улавливал.

А самомнение у него было, как у всего человечества!

По Дьяволу выходило, что каждый человек сам в себе дьявол. Но при этом человек не обладал полномочиями, как у него. Будто бы прописывал он бедного родственника на своей территории, а тот садился на шею и начинал прописывать не совсем умной головой свои уставы. Мог подставить, если вздумалось человеку поиграть с огнем, да так, чтобы земля под ногами горела. Взять тех же неполадивших соседей, которые устроили друг другу геенну огненную, иначе не назовешь. Но сделать что-то сам, Дьявол никогда не брался, напоминая:

— Это твоя дорога! Вредить идешь, а не голову склонить! Я бы в раз доставил к Помазаннице, если бы корчила мысль, что пора чучело из тебя сделать, посаженное на кол!

Иногда Манька придумывала, что именно за этим и идет. Но Дьявол тут же ее улавливал:

— Не искренно у тебя, хочешь проехаться на мне! — упрекал он ее. — Вроде как думаешь, а уже мечтаешь Благодетельнице в глазик плюнуть! Но у меня так задумано, чтобы силенок у тебя не осталось к вашей встрече! Я ж Бог Нечисти, я оберегать Благодетеля должен! А ты, смотрю, — начинал подозревать он ее, — умницу из себя строишь! Мерзость не укроется от меня. Вот сносишь об железо всю плоть, какая есть в тебе — там поглядим!

Наконец, она поняла, что Дьявол не мог сделать ничего из того, о чем говорил. Или не хотел, что одно и то же.

Говорил он всегда витиевато, и пророчества его сбывались — правда, навыворот. Послушать его, так все масляно, а выйдет шершаво да колюче, напугает, а на деле точно маслом дорогу смазали, навел тень на плетень. Скажет о добром — и черная полоса началась, недоброе — повалила удача, хоть ведрами греби. А иногда как есть, так и скажет, когда уже не скроешь. И снова валится она с ног. Доброе в Дьяволе было только то, что каждый раз, как она угождала в неприятность, он поучал ее: «Вот, Маня беда не пришла бы…» И дальше следовали размышления, которые она должна была перебрать в уме, прежде чем на что-то решиться.

Да откуда ж столько умных мыслей?! Если бы хоть половина их роилась в ее голове, умнее ее на земле человека не нашлось бы!

Сам по себе Дьявол оказался не подарком, но была в редких случаях от него польза, когда вперед забегал. И чаще врал, но порой говорил правду разными намеками, что, мол, Маня, стучится в твою дверь неожиданность. И тут она ухо сразу навострит, глазами по сторонам зыркнет, потому как неизвестно, какого рода неожиданность.

А неожиданности случались всякие. Много оказалось доселе невиданных ею чудес в царстве-государстве, и плохих, и хороших — но чаще плохих.

Первое время, как и предыдущий год, ходила она по дорогам от дома к дому, от селения к селению, стараясь обходить места, в которых дикие звери запросто могли употребить ее в пищу. А люди с ужасом, шарахались от нее в сторону, когда она открывала им свои незаживающие кровоточащие язвы, беззубый рот — и не было на ней живого места.

И давно запросила бы смерти, если бы вдруг не заметила, что от каравая немного убыло, посох стал короче, и обутки ее потеряли прежний вид…

А когда поняла, что с железом ждать от людей милости бесполезно, и не снять его, разве что износить, перестала себя жалеть. Но нет-нет, да и не выдерживала, и пока Дьявола не было рядом, горько плакала, рассматривая раны и прикладывая к ним лекарства. Но лекарства против железа оказались бессильны. Стоило подлечить язву, как железо тут же становилось таким железным, будто булатное, и на следующий день новые раны язвили еще глубже. В последнее время она даже боялась себя лечить — сил не было, а терпела. К слову сказать, была у таких язв одна особенность: гноились, чернели, но редко поражались инфекцией, грубели и будто сами становились железными. Конечно, люди показывали на нее пальцем, и побивали, и пугались вида. Но мог иной пожалеть и поделиться куском хлеба, который Манька сразу же съедала, откладывая железный каравай на другой день.

Долгие переходы от одного селения к другому становились для нее сущим адом. Она чувствовала, как люди отворачиваются и брезгливо плюют в спину, отстраняясь, точно видели перед собой чудовище. А у огня не оставляли места, указывая туда, куда не доставал свет костра. И тогда Дьявол пристраивался рядом и призывал ее образумиться, намекая на праведность Благодетельницы, которая голосом своим умеет отрезвить и пристыдить человека даже в этом лесу. А когда Манька не соглашалась, до самого сна рассказывал удивительные истории из жизни разных людей, которые находились поблизости.