Там мое королевство

– А знаете, что еще хорошо горит? – обратился дядя Виталя к соседу. Адольфович бессмысленно уставился на дядю Виталю. – Хорошо горит ночник, я специально для вас сделал его: выточил каменное основание и вставил самую яркую лампочку.

Виктор Адольфович недоверчиво попятился.

– Да возьмите, это я специально для вас сделал. Подарок! Будете дома зажигать.

«Может, и в округе тогда что-нибудь уцелеет», – беззлобно подумал дядя Виталя.

Труфановы

Подсунуть подарок Труфановым казалось задачей очень простой, но не тут-то было. Собиратели со стажем наотрез отказались брать что-то из рук дяди Витали.

– Мы сами все найдем, – сказал Труфанов.

– Все, что нам нужно, нас уже ждет-дожидается, – придурковато хихикнула Труфанова.

– Понятно. Ну, доброго вам здоровья тогда.

Сдаваться дядя Виталя не собирался. В этот же вечер он подкинул на помойку большую каменную шкатулку-матрешку, в которой, как он надеялся, исчезнет все «богатство» четы Труфановых, и дочь наконец привезет к ним внучку.

Вещь была ценная, поэтому дядя Виталя расположился неподалеку на скамейке, чтобы кто-нибудь другой случайно не уволок не предназначенный ему подарок.

Труфановы выползли на свой ежевечерний обход спустя полчаса. Наметанный глаз собирателей сразу приметил красивую шкатулку, и с небывалой для себя прытью Труфановы припустили прямиком к помойке. Они придирчиво осмотрели ее со всех сторон и все-таки решили, что вещь эта достойна занять положенное место в их огромной коллекции.

Вот так дяде Витале все-таки удалось вручить свой подарок, и, довольный, он пошел домой.

Было десять вечера, когда дядя Виталя совершил свой ежевечерний ритуал: привел квартиру и себя в порядок, постоял на балконе, посмотрел на закат, прочитал молитву, которой учила его бабушка (от нее он так и не смог отказаться, непонятно, почему молитва казалась очень важной). Почитав немного книгу, дядя Виталя выключил ночник и – счастливый от ненапрасно прожитого дня – уснул.

Подарки

Проснулся дядя Виталя от того, что в комнате было гораздо светлее, чем обычно, хотя он был уверен, что до утра еще далеко. А еще его беспокоил звук, нет, какофония звуков: разговоры, крики, чавканье, стоны, писк.

Он беспомощно оглянулся по сторонам, кончики пальцев мгновенно онемели, а дядя Виталя понял, что закричать не сможет больше никогда.

Он, действуя как любой человек в кошмарном сне, бросился к выключателю, но в квартире было и так светло. И свет этот нельзя было выключить.

Все углы его квартиры светились, пронзая пространство вверх и вниз, делая его прозрачным жутким паноптикумом, где дядя Виталя мог одновременно видеть всех своих соседей по лестничной клетке. Они казались призрачными, подсвеченные неестественным светом, но все же хорошо различимые. Видели ли они его?

Ему казалось, что нет. Иначе бы они не смогли… «Не смогли бы творить такое!» – вскрикнул про себя дядя Виталя.

Он опустил глаза вниз, туда, где была квартира Леонидовны, и увидел, как эта грузная женщина абсолютно голая лежит на грязном кухонном кафеле. За что-то, похожее на пуповину, она вытягивает из себя синюшного, непропорционально огромного ребенка. Тот пищит, извивается и явно пытается пробраться назад, но Леонидовна упорно вытягивает и вытягивает его на свет божий. «Да божий ли?» – пронеслось у дяди Витали.

В квартире под Леонидовной, точнее, прямо под Леонидовной, как будто перетекая из нее сверху вниз, на стареньком скрипучем диване неистово трахались Вова и Лида. Вот только вместо изможденной тридцатилетней Лиды, на Вове скакала тощая старуха с обвисшими грудями, похожая на его мать. «Да это и есть его мать», – догадался дядя Виталя. Парочка стонала, завывала, и до дяди Витали доносились отчетливые безудержные шлепки – это Вова лупил по сморщенному заду свою единокровную любовницу.

Еще ниже, на первом этаже, Труфановы, злобно скалясь, ползли друг за другом по лабиринту из всевозможных вещей, которые захламляли их дом.

– Кусь-кусь, – кричал Труфанов, – догоню и укушу.

– Не догонишь, старый козел, – парировала Труфанова, протискиваясь на брюхе между стульями, стеллажами, сломанными детскими колясками и прочим хламом. В какой-то момент она все таки застряла между ножек допотопного столика, и Труфанов настиг ее.

– Кусь-кусь, – сказал он и впился зубами в жирный зад жены. Труфанова взвыла от боли.

Дядя Виталя почувствовал, что его мутит, но рвота так и замерла где-то внутри, так же как и голос. Он прикрыл глаза. Ему стало полегче, но, когда он открыл их, привычка поднимать глаза вверх, к небу, сыграла с ним злую шутку.

Прямо над ним жил Адольфович, и ни одно его действие тоже не ускользнуло от дяди Витали. На столе Адольфовича горела большая свеча, а в руках он держал совсем крошечного котенка. Рукой он вцепился в его мордочку, а маленький хвостик медленно подносил прямо к пламени свечи.

– Господи, помоги! – закричал дядя Виталя, и голос наконец вернулся к нему. Он неистово забормотал, пытаясь отогнать жуть увиденного: