Там, на войне

Во дворе раздались приглушенная короткая автоматная очередь и одиночный выстрел…

На сон оставалось не более сорока пяти минут. Но тоже не мало. Нужно было еще написать охранную записку пленным, указать точный маршрут их движения (сопровождающих я дать им не мог) и вместо печати приложить такое слово, чтобы ему поверили. Нужно было хоть сколько-нибудь поспать, хоть сколько-нибудь. Потом объявить подъем, привести колонну в боевую готовность, две минуты на напутствие пленным немецким капитанам, две минуты на приказ командирам машин, три минуты на вытягивание колонны вдоль шоссе, и дальше: «В походную колонну!.. Дистанция!.. Скорость — кто сколько выжмет!.. За рулем и рычагами чур не засыпать — командирам машин сидеть рядом с водителями, самим не смыкать глаз и водителям не давать. И… вперед до самой ПРАГИ!» Только бы солярки хватило, бензина и сил.

РЕКВИЕМ

Где-то в самом конце 1964 года был я дома один. С самого утра, как только проснулся, в голове вертелся определённый стихотворный ритм — некое построение, сквозь которые проглядывали слова:

«…Ребята, мальчики, мальчишки, парни…»

Постепенно это ритмическое гудение стало обрастать новыми словами и целыми фразами. Причем всё происходило само собой, без малейших усилий с моей стороны.

Решил переключиться и позавтракать… А ритмическая раскрутка всё продолжалась, несколько раздражая и удивляя. После завтрака, уже в двенадцатом часу, я сел за свое старое рабочее бюро… Начал не столько писать, сколько записывать, скорее, словно под диктовку, чем заниматься сочинительством… Около часа дня, когда уже исписал около четырех страниц, я стал понимать: это не стихи, и не проза, (а стихов я в жизни почти не писал, если не считать двух-трех раз на фронте и столько же за все послевоенные годы)… Позднее исправил несколько строк, которые показались уж вовсе нелепыми… А потом понял: это РЕКВИЕМ.

Одним он вовсе не нравится, другие считают, что без него обойтись нельзя… Замечательный писатель, очень близкий мне человек, Юрий Домбровский, выслушал (я читал ему вслух), насупился, опустил голову… Я сказал: «Вот только не знаю, что с этим опусом делать?» — Он встрепенулся и решительно произнес: «Как это не знаете? Вот будете издавать свою главную книгу и поместите этот текст в самом начале или в самом конце… В самый конец — лучше, как завершение».

Сегодня я поступаю так, как он мне посоветовал. И в память о нём самом —

Юрии Иосифовиче Домбровском.

Т.В.

Один за всех

Через 20, 30, 40, 50… и более лет.

Ребята, мальчики, мальчишки, парни…

очкарики, верзилы, шпингалеты, блондины, рыжие, шатены и брюнеты, тихони, буйные, пай-мальчики и сорванцы; вы — холостёж, самцы-затейники, женатики, гулёны и жертвы воздержанья — мудрецы; друзья до гроба, язвы, болтуны, весельчаки, грубьяны, скромники, штафирки, солдафоны… Вы все лежите там, с тех самых пор, и там, где уложили вас враги, случайности, обвалы, взрывы, мины, ошибки и «закономерности войны».

А я остался жить… (Хоть это и не справедливо — жить ЗА кого-нибудь)… Пускай «За вас!»… В награду, в суеверье, в покаянье, в надежду, в радость, в горе, в наказанье, — во всё, чего вовек не перечесть. Я должен… я стараюсь… я обязан… за всех за вас,

Ребята, мальчики, мальчишки, парни…