Там, на войне

Довеселиться до…
(ну, сами знаете);
допеть,
чтоб небу стало звонко и свободно;
дохохотать,
чтоб разлетелись стекла;
договорить,
чтобы устал и онемел язык;
дотанцевать,
чтоб вся земля сама плясала;
за всех за вас я должен долюбить,
чтоб их сердца заныли страшной болью,
и чтобы все они внезапно ощутили
еще раз,
ещё десять,
ещё десять тысяч раз,
все то, что потеряли все они —
в тот миг, когда не стало вас,

Ребята, мальчики, мальчишки, парни…

Допроводить их всех, уже не молодых… Наверно, это сто миллионов километров, и все равно, что проводить одну до Марса; дообниматъ их всех, дослушать миллионы — Крепче!.. Крепче!.. Еще сильней!.. Не бойся, мне не будет больно… — Доприласкатъ их всех, чтоб стало им хотя б на миг спокойно… Доцеловать их всех, чтоб вспухли губы, и рот, раскрытый рот, все звал и звал… И чтоб устало опустились руки, вдоль тела опустились бы, как плети; и долюбить их всех!.. Так, чтоб родились дети… Побольше мальчиков… и всем им ваши имена!..

— На кой черт нам… «Чтоб наши имена?!» — спросили так, что по спине мурашки побежали. — Ты что, забыл всех нас? Ты что, забыл цвет наших глаз? И всё, что вперившись — глаза в глаза! — мы душным полушепотом друг другу говорили!.. А то и вслух…

— Тогда, — сказал я им, — сойдитесь все у моего стола, в землянке под Москвой, где докрасна натопленная печь, в лесу под Брянском иль на Вислянском плацдарме— мне все равно. Назначьте место сами. Потребуйте, как прежде, много-много водки, рукой махните, что с закуской туго, и заведите прежний разговор, о том, о сем… «О подвиге — о славе», о девках, самогоне в разных областях, о наградных, о полевых… И ненароком опять вернитесь к разговору, о том, какою будет жизнь, когда ОКОНЧИТСЯ ВОЙНА.

И если б кто-нибудь тогда на наш вопрос ответил достоверно, мы б все свои награды поснимали и отдали б ему. А в них — в наградах — все богатство наше, достоянье и достоинство, уваженье боевых друзей, копилка чести для отчета перед РОДНЫМИ и любимыми, блуждающими далеко в тылу…

Один из них сказал (пожалуй, это был Андрюша Родионов, тогда и там он сгинул в диверсионной группе — как говорилось: «без вести пропавший»):

— Товарищи! И офицеры-господа!
Вот так! Плечом к плечу — все вместе,
Еще в одну атаку. Ту, что всех атак страшней.
И в тяжкий, долгий бой,
и не стоять на месте.
И все за одного —
один за всех!..

Ребята, мальчики, мальчишки, парни…

— Ну, что ж, вы сделали свое.
Вы все за одного меня
отдали все, что было.
Вы все за одного меня
лежите по своим могилам
и хором требуете: — А теперь — валяй — один за всех!..
— Да-да! Вот точно так!
Ты хочешь веселиться? —
Веселись.
Дохохотать? —
Посмейся.
Договорить? —
Ну, что же, поболтай.
Дотанцевать? —
Танцуй, хоть до упаду.
Допеть? —
Пой, не осипни.
Всех долюбить? —
Пустое, ты долюби хотя бы за себя,
и то не хватит жизни.
Допроводить?.. —
Пускай, как эти там теперь у вас — «Ракеты!»
Нет, брат, так не пойдет. Пустое это.
А ты за нас, за всех, за всех без исключенья —
попробуй…
Договорить — лишь правду без остатка;
сражаться — каждый миг и каждый час;
пробиться — хоть в гранитную скалу —
и в каждой складке:
за нас за всех,
вот тут, пожалуйста, «ЗА НАШИ ИМЕНА!»…
Тебе МЫ дали жизнь…
Уставились!.. Молчат… И ждут…

Ребята, мальчики, мальчишки, парни…

ведь это труд куда страшней атаки под Унечей?.. Куда опасней поиска в тыл к немцам из-под Дамбы?.. Куда хитрее рейда на Каменец-Подолъск?.. Куда рискованней форсирования Одера по тоненькому льду… Куда больней потерь в последний день войны…

Здесь шум поднялся, крик и даже смех недобрый.

— Страшней?.. Опаснее?.. Хитрее?.. Рискованней?! Больней? Смотри, каким он стал речистым! Да неужто ты и впрямь считаешь, что жить трудней, чем умереть?!