Там, на войне

Подъезжали осторожно, потому что трудно было заранее определить, когда эта поваленная набок машина появится. А за ней, где-то поблизости, уже немцы.

На обочине стоял чей-то мотоцикл с коляской. Из-за перевернутой телеги вышли двое и решительно двинулись навстречу. Луна светила, и я сразу узнал их: командир батальона майор К. — небольшого роста, пружинистый и непримиримый. А рядом с ним вышагивал худой, высокий уполномоченный особого отдела СМЕРШ Старков, младший лейтенант. Не по званию надменный. Они каким-то непонятным способом умудрились обогнать всех на путаных полевых дорогах и вот довольно эффектно появились перед нами. Оба нервно посмеивались, обменивались какими-то междометиями, даже обрывками ругательств (чего раньше майор при подчиненных себе не позволял) — по всему было видно, что здесь с ними уже что-то приключилось. Передернув плечами и поглядывая на своего спутника, майор вроде бы предложил мне, а не приказал:

— Продвиньтесь-ка на мотоцикле вперед по дороге, нащупайте противника и, если удастся, разведайте его огневые точки.

Предложение было не только неожиданным, но и диким. Выходило, что мы должны движущейся мишенью как-то там продефилировать, открыто подставляя себя под вражеские пули… В голову ударило: «Да он пьян!» Обнаружить такое в нескольких сотнях метров от противника всегда немного неприятно и чрезвычайно опасно.

Гришин наклонился к мотору и еле слышно буркнул:

— Оба косые.

В подробном приказе на эту операцию у меня были совсем другие обязанности, и я к ним тщательно готовился. Но выполнять полагается не умный, а последний приказ!..

Я попросил у майора разрешения — сначала пойти туда пешком, потому что не знал, как, сидя в коляске мотоцикла, можно что-нибудь нащупать у крепко засевшего противника.

— Это каждый дурак… — брякнул Старков, но вовремя заткнулся.

Действительно, с его стороны это было уж слишком.

Майор повторил приказание куда жестче, чем в первый раз:

— Нет уж, лейтенант. На мотоцикле, пожалуйста! На мо-то-цик-ле!

Твоему начальнику всегда виднее, каким способом тебе сподручнее отдать концы, и я ответил:

— Есть на мотоцикле. И торч-ком!

Он снова передернул плечами и на этот раз угрожающе хмыкнул, я понял, что это словечко мне еще припомнится. Лезвием сверкнул белоснежный ряд зубов, я ответил ему тем же — ночь не помеха для обмена любезностями. Младший лейтенант Старков был угрожающе напряжен и вел себя как личный охранник майора.

Пришлось ввинтить запалы в гранаты (не пойму, почему я этого не сделал раньше?), кажется, я уже научился запасаться этой карманной артиллерией, и сказал Гришину:

— Тронули.

Неловко было перед совсем молодым водителем. Он приехал к нам с Ирбитского завода, привез в батальон мотоциклы «М-72» — прямо за пару дней до начала боев. Квалификация у него была высокая— регулировщик моторов. Должен был сдать нам машины и уехать восвояси на Урал. Хотя сам-то он был настоящий москвич. Возраст призыва в армию у него еще не наступил, да и броня была оборонного завода. Гришин попросил не отправлять его обратно. Его временно оставили в батальоне: поначалу просто не могли обойтись без него— приходилось регулировать эти глохнущие моторы, а потом надо было обучить молодых неопытных водителей… Его определили в мой взвод. Лучший водитель всегда становится водителем командира, и Гришин стал моим водителем. Вот так и влип паренек…

Когда мы уже трогались, майор произнес:

— У перевернутой бронемашины… Поосторожнее там!..

Старков тоже вякнул что-то вдогонку и хохотнул, а Гришин тут же ему в ответ… Из-за рокота мотора я не расслышал и переспросил.

— Из дурака и плач смехом прет, — сказал он неожиданно громко и чуть прибавил скорость.

Мотоцикл продвигался вперед по широкой грунтовой дороге. Нам бы следовало кое о чем договориться заранее, но майор внес в дело какую-то сумятицу: вперед! — и все тут. Вместо холодка и сосредоточенности какая-то горячность, сумбур и раздражение. Теперь нам оставалось надеяться разве на то, что кривая вывезет.

У бронемашины немцев не оказалось. Мы чуть передохнули и двинулись дальше.

Дорога хорошо просматривалась метров на сорок-пятьдесят. Гришин вел мотоцикл на самых малых оборотах, заставлял мотор говорить полушепотом, а когда представлялась возможность, выжимал сцепление — машина шла почти в полной тишине, накатом. Он то увеличивал скорость, то доводил ее до тихого шага. Казалось, что мы осторожно балансируем на одном месте, а дорога и вражье пространство накатываются навстречу. И вместе с ними надвигается неминучая опасность…