Там, на войне

Ударили сразу два пулемета. Трассирующие пули шли прямо над головой. Водитель прижался к бензобаку, я вылетел из коляски в придорожье и швырнул одну за другой две гранаты в сторону того пулемета, что был совсем близко. Мотоцикл сделал немыслимый зигзаг посреди дороги в рое трассирующих светящихся точек. Внезапно коляска оказалась рядом. Стреляя из автомата, я крикнул: «Гони!» — вскочил, рванулся за мотоциклом. Догнал. Прыгнул в коляску, лег на спинку сиденья и стрелял по пулеметным вспышкам — тем, что были в отдалении. Гришин выжимал полную скорость, петлял, меня кидало из стороны в сторону, било о запасное колесо. Патроны в диске кончились…

За бронемашиной мы остановились.

— Выскочили… — прохрипел Гришин.

Меня подташнивало и не хватало дыхания.

— Ну и… — тут пришлось исчерпывающе высказаться. — … Пронесло.

— Дуриком, — согласился Гришин.

— Прицелы у них были приготовлены метров на триста — триста пятьдесят… а мы вынырнули перед самым носом… Вот весь пакет и пошел над головой.

Отдышались и вернулись к перевернутой телеге так же тихо и на вид спокойно, как и уехали.

Майор опять посмеивался, но уже не столь громко. Он налил из фляги спирту в черный пластмассовый стаканчик и протянул мне.

— К награде! Уж точно — к награде! — твердил он.

Награждать нас вроде было не за что. Я взял черный стаканчик, отошел к мотоциклу, хлебнул большой обжигающий глоток, половину оставил Гришину.

Он сидел на корточках возле мотоцикла, что-то щупал, куда-то засовывал голову и приговаривал: «Вот… Вот… И вот тут еще», — в мотоцикле и в коляске оказалось семь пробоин и пулевых отметин.

— Работает, бродяга, — заметил Гришин и выпил спирт.

— Куда это батальон запропастился? — громко спросил майор. — Наверное, этот чудак на букву «эм» опять… (Так получалось, что чудаком на букву «эм» был наш начальник штаба.)

— Давай я сгоняю. Под землей найду! — хорохорился Старков, его изрядно развезло.

— Под землей это каждый… сможет. Они мне здесь живехонькие нужны.

Такие, как Старков, на передовую выходили не для дела, а для зацепки. Зацепка — факт появления на передовой — нужна была как повод для представления к награде. У них, «воевавших для балды», это получалось ловко — куда проще и чаще, чем у тех, кто не вылезал из боя, перебирался из одного переплета в другой.

— Не-ет, брат! Просился на передовую, вот и сиди со мной. Может, мне без тебя здесь скучно будет… — ёрничал майор, — Лейтенант! — Он повернулся ко мне. — Найдите этих раздолбаев и скажите капитану Скалову, что за каждую минуту опоздания он мне ответит.

Ничего такого капитану Скалову я говорить не буду. Не только потому, что капитан толковый мужик (да еще кандидат наук, историк), — он, как умеет, гасит злобные майорские вспышки, защищает нас от его придирчивых разносов и угроз (а меня-то и подавно).

Подкатила крытая машина с красным крестом на борту — врач батальона Саша Идельчик полушепотом доложил майору о прибытии санчасти на передовую. Он полагал, что в непосредственной близости от противника разговаривать надо именно так.

— Во! — шумел майор и призывал в свидетели младшего лейтенанта. — Ты посмотри… — И снова врачу: — Вы чего тут шепчете? Здесь фронт, здесь стреляют, а не шепчут! Товарищ старший лейтенант медицинской службы И-дель-чик! — Майор говорил так громко, словно задался целью сообщить противнику звание и фамилию своего батальонного лекаря. — Санитарная колымага прикатила, она нашла дорогу, а батальона нет!

Идельчик растерянно и затравленно молчал. С ним прибыли санинструктор Тося Прожерина и два пожилых санитара.

А вот дальше майор выкинул нечто совсем уж обалденное — он отправил старшего лейтенанта медицинской службы прокатиться по широкой полевой дороге до перевернутого броневика, объехать его и проверить…

Доктор не выдержал:

— Пробивает ли фашистская пуля фанерный кузов и живой организм? Как врач могу засвидетельствовать — и то, и другое пробивает одинаково легко.

Это была дерзость особая. Да еще в присутствии уполномоченного СМЕРШ. Майор и Старков переглянулись.

— Вы эти… штучки… оставьте при себе! — Голос у майора дал трещину. — Приказ слыхали? — уже злобно произнес он. — Заодно посмотрите, нет ли там наших раненых. — Майор шел как на пролом.

— Наших раненых там быть не может, — ответил оскорбленный врач, — потому что их эвакуировали оттуда еще утром.

Он направился к своей машине, распахнул заднюю дверцу, решительно выдворил оттуда двух санитаров и Тосю — так решительно, что майор не успел вымолвить слова. А сам подошел к кабине, сел рядом с водителем, и машина с грохотом и дрожью двинулась в нелепый рейс. Я тешил себя надеждой, что ближний пулемет все-таки мне удалось заткнуть. Хотя такие надежды бывают обманчивы.

Санитарная машина была безнадежно неисправной еще задолго до появления в батальоне. Трудно было понять, как пожилому водителю удавалось стронуть ее с места, а когда она уже катилась — останавливать.

— А-а-а, вы еще здесь?! — Майор вспомнил обо мне. — В тыл! Живо! И без батальона не возвращайтесь.

Можно было подумать, что это я потерял батальон, а не он!