Там, у края неба (СИ)

Да уж, в нашем непростом положении от лишней охраны отказываться не стоит. Герцогиня Тирнуольская, как и обещала, прислала нам трех своих охранников под видом слуг, и один из них должен постоянно находиться при Патрике, а двое остальных присматривают за домом — как бы чего не случилось. Что ж, спасибо герцогине, с охраной нам, и верно, куда спокойнее.

Не прошло и четверти часа после отъезда Патрика, как к герцогу пришел слуга, и сообщил, что в двери постучался какой-то бродяга: по его словам, он музыкант, и не так давно в провинции встретился с господином Патриком. Тот, дескать, велел ему отправиться в столицу (откуда музыкант был вынужден бежать из-за клеветы и жестокости некоего господина), и придти в дом герцога Нельского, что тот и сделал. Я сразу поняла, о ком идет речь — до столицы добрался тот самый музыкант, которого отец Розамунды нанял для того, чтоб разыграть спектакль перед Патриком. Коротко объяснила герцогу, кто желает его видеть. Думаю, и без долгих пояснений ясно, что отец Патрика пожелал с ним переговорить.

Когда музыкант появился перед нами, то первым делом сорвал со своей головы потрепанный берет, украшенный облезлым пером, и изобразил перед герцогом нечто вроде поклона.

— Ваша Светлость, если бы вы только знали, как я счастлив…

— Молодой человек, говорите потише… — поморщился отец Патрика. — От вас исходит слишком много шума.

— Прошу прощения, но я не всегда могу сдерживать свои эмоции! Льщу себя надеждой, что мне, как артисту, это извинительно! Повинную голову, как говорится… — теперь внимание музыканта переключилось на меня. — О, прекрасная госпожа, как же я рад видеть вас в добром здравии! Выполняя просьбу господина Патрика, я, едва ступив на мостовую нашей благословенной столицы, сразу же пришел туда, куда было велено сыном Его Светлости…

А вид у нашего музыканта, скажем так, не очень. Одежда еще больше обтрепалась и покрыта дорожной пылью, сапоги стоптаны, лицо осунулось, пара синяков под глазами, а дорожный мешок за плечами почти пуст. Похоже, в дороге ему пришлось нелегко. Хм, вроде Патрик заплатил ему немало, вполне бы хватило на дорогу в почтовой карете, и на неплохой отдых на постоялых дворах, но, судя по всему, у нашего нового приятеля что-то пошло не так.

— Где же ваша лютня?.. — поинтересовалась я. Помнится, Патрик упоминал о том, что прежнюю лютню он расколотил о спину музыканта-негодяя, когда тот стал дерзко преследовать прекрасную Розамунду..

— Прекрасная госпожа, если б вы знали, сколько бед я перенес в долгом и тяжком пути, когда добирался до столицы!.. — горестно простонал певец. — Если бы вы о них услышали, то зарыдали бы от жалости ко мне! А несчастная лютня, которую я сумел приобрести на жалкие монетки, собранные непосильным трудом… Она, конечно, была далека от совершенства, изготовлена из неподходящей древесины, и при игре издавала ужасные звуки, но, тем не менее, в свое время только при помощи этой лютни я не умер с голоду, зарабатывая себе на кусок хлеба! И вот, несколько дней назад, на одном из убогих постоялых дворов, когда я, под аккомпанемент струн, пытался спеть нежную песню некой милой даме, какой-то мерзавец вырвал из моих рук инструмент, и разбил его о мою несчастную многострадальную голову! Более того — его слуги избили меня и отобрали все деньги, что у меня имелись! То, что я жестоко пострадал — это даже не обсуждается, но меня гнетет другое — что я буду делать теперь, когда в моем кармане пусто, и нет возможности заработать на новую лютню?!

— Похоже, вы пели песню чужой жене… — этот вывод у меня напрашивался сам собой. Правда, развивать дальше свое предположение я не стала.

— Да какая разница, кому я пел?.. — искренне удивился музыкант. — В основе поступка этого бессердечного человека лежит зависть к моему голосу и талантам — у того мерзавца нет ни слуха, ни голоса!..

— Как раз о ваших артистических талантах я бы и хотел поговорить… — герцог довольно-таки невежливо перебил певца. — Надеюсь услышать от вас подробный рассказ о том, как вы согласились участвовать в некоем спектакле весьма дурного тона. Я имею в виду Розамунду Клийф и ее отца.

— Это забыть невозможно!.. — выдохнул музыкант. — Именно после того дня и (этим трудно не похвастаться!) столь умело сыгранного мною спектакля… Должен с горечью признать: именно с того момента в моей жизни все пошло наперекосяк! Более того — господин Клийф не заплатил мне даже ломаной медной монетки за мои труды, хотя обещал не поскупиться!..

— Не отвлекайтесь… — чуть поморщился герцог. — Вам не помешает знать, что цена вашей новой лютни будет зависеть, помимо всего прочего, не только от точности изложения той истории, но и от правдивости ваших показаний.

— О, Ваша Светлость, вы можете полностью довериться моему чистосердечию, да и скрывать вас я ничего не намерен!

Когда музыкант закончил свой рассказ (который, надо признать, был на диво подробным), герцог написал на листе бумаги несколько строк, и вызвал к себе одного из тех охранников, которых прислала герцогиня.