Там, в гостях

– Он не заряжен, – ответил я. – И потом, я же не ребенок.

Впрочем, револьвер на место вернул и тут же вышел из комнаты.

(Сегодня, вспоминая те события, я вижу поведение мистера Ланкастера в другом свете. Мне открывается, как в наших с ним беседах он пытался пробудить во мне интерес к его персоне. Разве не ждал он, например, что я спрошу, чем же его одарил тот голос у ледника под горой Монблан? Или не надеялся хотя бы на то, что я стану умолять рассказать мне про историю его любви? Не оставил ли он ключи в замке стола намеренно – если не подсознательно, – в попытке приманить меня, чтобы я нашел и прочитал его поэму? Если так оно и было, то, не проявляя любопытства, я был к нему жесток. И все мои научные изыскания таковыми не были, ведь я заранее, чего не подобает делать ни одному ученому, был уверен в том, что обнаружу: свидетельства занудства.

Значит, вернувшись и застав меня с револьвером, а не поэмой в руках, мистер Ланкастер, наверное, даже если не мог объяснить себе причину, был сильно разочарован. Отсюда и взрыв гнева.

Про револьвер он, должно быть, вовсе забыл. И я, по всей видимости, стал тем, кто напомнил ему, что все это время в нижнем ящике стола, посреди юношеских фантазий, лежал металлический кусочек его жизни.)

За два дня до моего отплытия назад в Англию мистер Ланкастер взял меня на прогулку под парусом. Он не спрашивал моего мнения, просто изложил план, и я его принял. Мне тогда было откровенно наплевать на происходящее. После случая с револьвером наши отношения охладели, и я считал часы до возвращения домой.

Когда рабочий день закончился и контора закрылась, мы на машине поехали за город, на реку, где мистер Ланкастер держал свою яхту. По пути мы забрали сеньора Мошаду, и я был рад его обществу, поскольку ни минуты не хотел проводить наедине с мистером Ланкастером. Много позднее до меня дошло, что из всех знакомых мистера Ланкастера Мошаду был последним, кто до сих пор не сопровождал его в подобного рода прогулках. Прочим, несомненно, хватило и одного раза.

Втроем мы ютились на переднем сиденье крохотного авто с выносным двигателем, установленным сзади под тентом. Довольно скоро мы сбились с пути. Мистер Ланкастер забыл прихватить карту и теперь сильно нервничал, в то время как машина тарахтела по узкой и неровной песчаной дороге, в наступающих сумерках огибая болото. На пойменных лугах наполовину в воде стояли старые фермерские домики. Вдоль дамбы чопорно прошелся журавль, а после, хлопая крыльями, полетел прочь над пышным болотистым пейзажем. Меня разнежило, накатило мечтательное и романтическое настроение. Какая вообще разница, где мы? Зачем нам вообще направление? Но мистер Ланкастер проявлял упорство безумца.

Когда уже начинало темнеть, на болоте показалась плоскодонка с двумя пассажирами. Мистер Ланкастер остановил машину, взбежал на дамбу и поприветствовал их. Оказалось, что это были мальчик и девочка, маленькие светловолосые дети. Просто поразительно, как им удавалось управлять плоскодонкой, – скорее разумные животные, чем безмозглые детишки. Взявшись за руки, они встали и смотрели на мистера Ланкастера огромными и пустыми голубыми глазами, раскрыв рты, будто в ожидании, что он их накормит. Мистер Ланкастер обратился к ним – как он потом сам рассказывал – на высоком и простом немецком. Он словно говорил с идиотами – очень медленно, устроив такую выразительную пантомиму, что даже я понял, о чем он толкует. Но только не дети. Они все смотрели на него и смотрели. Мистер Ланкастер перешел на крик, размахивал руками – они и бровью не повели. Им просто не хватало ума, чтобы его испугаться. Наконец мистер Ланкастер сдался, развернул машину и повез нас в обратную сторону.

К месту назначения мы прибыли поздно ночью. Гостиница была под завязку забита отдыхающими, и свободной оставалась только одна комната. Впрочем, это, наверное, был самый шикарный номер, потому что в нем нас ждали внушительных размеров кровать на подиуме и тахта. Главным украшением служила фотогравюра полуобнаженной девицы в «артистической» позе. Мистер Ланкастер решил, что спать он будет на тахте, сеньор Мошаду займет кровать, а меня отправил в кабину яхты. Перед уходом, опередив его, я съязвил:

– Это станет для меня ценным опытом.

Однако мистер Ланкастер не отреагировал на сарказм.

Проснувшись ранним, зато очень светлым утром, я не мог определиться: то ли романтизировать происходящее, то ли захандрить. Следовало признать, что положение мое и впрямь было романтическим: я один, на чужбине, и в моем распоряжении парусная лодка! Наверняка прочие отдыхающие смотрят на меня и недоумевают. Еще не было и шести часов, а они почти все уже не спали.