Фе отложил его в сторону, вздохнул и прикрыл глаза. Значит, то, что он был таким слабым в девять лет, всё-таки нехарактерно для юных скрадов. Фе слишком хорошо помнил, как мучился от своего бессилия и пытался тренировать непослушные мышцы, которые ему с большим трудом поддавались. Помнил, как болели руки и ноги после малейшей нагрузки. А чтобы её увеличивать, даже не шло речи. Ему бы к минимальной приспособиться. Он тогда долго приучал себя не обращать внимания на ноющую боль в конечностях и постоянно тренировался, три-четыре раза в день, заставляя себя, и в результате привык, а потом как-то незаметно боль ушла. А мышцы окрепли настолько, что он смог взвести арбалет и выстрелить. Как же он тогда радовался, словно совершил великий подвиг! А может, и правда, он его совершил? Ведь, судя по написанному Йеном, скрадик родился слабеньким и явно с отклонением в развитии, а может, и не с одним, раз воспитывался папой и жил в комнатах рэрди. Похоже, скрады отказались с ним заниматься по вполне, так сказать, объективным причинам: скорее всего, тело мальчика не выдерживало элементарных нагрузок. А может, Ирани сам не отдавал его, боялся, что скрады уморят сына. Так или иначе, но тело действительно досталось Фе слабое.
Он взял листок под номером два.
«Мне стыдно перед тобой, воином, но я не прошёл первое испытание», – так началось второе послание Йена. – «Я и брат вошли в лес вдвоём, но Бройг сказал, что ему некогда со мной возиться и побежал вперёд. Очень быстро, я так не умею. Чуть пробежал и понял, что не пройду. Мы почти голые были, в штанах, без сапог. Слава Богам, я недалеко отошёл, а то бы заблудился. И вернулся. Это сейчас, перед тобой стыдно, а тогда у меня было легко на душе. Я ничего себе не повредил и остался жив. Но никто не смеялся надо мной. Папин муж назвал меня трусом. Дома. Вот скажи, я ничего не умею, что мне в лесу делать? Я бы там потерялся. Так папе и сказал. Но он обрадовался и сказал, что я у него очень умный, умнее всех детей. И пообещал научить меня ходить правильно по лесу. Но не успел. Двадцать три дня назад вечером закрутились звёзды. Было очень красиво и совсем не страшно. Я побежал к старшим скрадам. Те сначала засмеялись, но один поверил и вышел на улицу. И закричал громко-громко. Вот тогда мне стало страшно. Потом все бегали и не знали, что делать. А звёзды всё крутились. Потом покачались и остановились. Мы всю ночь не спали. Утром прилетел из святилища первый жрец и велел готовиться к отъезду, сказал, что у нас есть ещё время. Папа и все рэрди плакали, не хотели улетать. Но жрец приказал им собираться. Иначе мы все здесь умрём, потому что не будет воздуха».
Фе сжал зубы от негодования.
«Сволочь ты, Карсскен Ферехт! Как ты мог неподготовленного ребёнка отправить в лес! Разве что надеялся на его смерть. Навряд ли Ирани дал своё согласие, да его, наверное, никто и не спрашивал. Но куда смотрели старшие скрады?»
Он знал, скрады на Земе очень строго отбирали мальчишек к первому испытанию. И заранее их готовили. Фе помнил, какая нежная кожа была на его ногах, и как мучился, когда ходил босиком по земле ещё в посёлке до своего бегства в лес, стараясь сберечь обувь.
«Йен, ты действительно молодец! Ирани правильно тебя похвалил. Ты здраво оценил свои способности и вовремя отступил без особого ущерба для себя. Моральный – не в счёт».
И Фе решительно взял третий листок.
«Я писал, что с братом не дружу. Правда, Бройг говорит, что это он со мной не дружит. Мне не нравится с ним играть, он вечно обзывается и толкается. И смеётся надо мной. И играть он не умеет. И сказок не знает. С ним совсем неинтересно. Ему бы только бегать и лазать по деревьям. Он два раза ломал руку и один раз ногу. Ещё ему ставили плечо, когда он с дерева свалился. Я ему говорил, не лезь, ветка тебя не выдержит. Так он потом меня обвинил, что упал вниз. Дурной наш Бройг. Что с него взять? Он называет меня слабаком. А скрады теперь боятся. Только рэрди любят. Я им по дому помогаю и за мелкими слежу. Я сам виноват. Рэрди решили съездить перед отъездом к оракулу. На другую планету. Я знаю, папа тебе писал об этом. Я с ними попросился. На свою голову. Я не знаю, зачем подошёл к оракулу и спросил, что будет со мной. Он странно на меня посмотрел и прижал к себе. И рассказал о тебе, что меня скоро не будет. Что у меня слабая душа. Что моё тело предназначено воину. И я вспомнил. Знаешь, мне…»
Третий листик закончился, и Фе взял четвёртый.