Вдали от замков, в одиночестве тюремной кельи погрузился он в себя, и открылось перед ним гноище, которое так долго питали растленные извержения боен Тиффожа и Машекуля. Рыдая, блуждал он у смрадной черты и в бессильном отчаяния задыхался в сплетении чудовищной грязи. Но, прощенная милостью, преобразилась вдруг душа его в вопле ужаса и ликования. Жиль омыл ее слезами, высушил самозабвенным пламенем молитв, огнем безумных устремлений. Отверг самого себя палач Содома, и воскрес в нем сподвижник Жанны д'Арк — мистик, душа которого в трепетном преклонении, омытая потоками слез, возносилась к Богу!
Вспомнил затем о своих друзьях и пожелал, чтобы они также умерли в мире и покаянии. Просил Нантского епископа, чтобы казнили их не прежде его и не после, но в одно с ним время. Указывал, что самый виновный — он и что на нем лежит долг поведать им о вечном спасении, поддержать в тот миг, когда они будут восходить на костер.
Жан де Малеструа удовлетворил эту просьбу.
«Но что любопытно, так это то… — думал Дюрталь, прерывая работу и закуривая папиросу, — это то…»
Звякнул тихий звонок. Вошла госпожа Шантелув. Предупредила, что она всего на несколько минут и внизу ее ожидает экипаж. «Сегодня вечером, — объявила она, — я заеду за вами в девять. Но сперва напишите мне письмо приблизительно в тех же самых выражениях», — и, развернув, протянула ему листок бумаги.
Он прочел в нем: «Сим сознаюсь, что все написанное мною о черной мессе, о священнике, который ее служил, о месте, в котором я на ней якобы присутствовал, о лицах, мною якобы там встреченных, есть чистейший вымысел. Утверждаю, что повествование мое об этом сочинено и что, следовательно, весь рассказ мой ложен».
— Это писал Докр? — спросил он, рассматривая острый, витой, почти стремительный, мелкий почерк.
— Да. Кроме того, он требует, чтобы объяснение ваше без пометки числом составлено было в виде письма на имя третьего лица, будто бы запросившего вас по этому поводу.
— Не слишком, однако, доверяет мне ваш каноник!
— Бог мой, вы сочиняете книги!
— Такое письмо мне бесконечно неприятно, — пробормотал Дюрталь. — А в случае моего отказа?
— Вы не увидите черной мессы.
Любопытство преодолело в нем отвращение. Он составил и подписал письмо, которое госпожа Шантелув спрятала в сумку.
— Где, на какой улице произойдет действо?
— На улице Оливье де Серр.
— Где это?
— Близ конца улицы Вожирар.
— Там живет Докр?
— Нет. Мы поедем в особый дом, который принадлежит одной из его подруг. Если хотите, любознательность вашу я могу удовлетворить в другой раз. Сейчас мне некогда, и я исчезаю. Значит, в девять, будьте готовы.
Он наскоро обнял ее, и она уехала.
Оставшись один, Дюрталь задумался:
«Я ознакомился с вопросами колдовства и инкубата, и, чтобы вполне постигнуть сатанизм, как творится он в наши дни, мне оставалось познать лишь черную мессу. А теперь я у ее порога! Никогда в жизни не подумал бы раньше, что в Париже скрыты такие подземелья! Как странно слагаются и текут события. Судьба хотела, чтобы я занялся Жиль де Рэ и дьяволизмом средневековья, а отсюда повела меня к дьяволизму современности!» Потом раздумался о Докре: священник этот олицетворение коварства и распутства! Но в сущности из всех оккультистов, которые кишат в разлагающемся интеллекте нашего времени, он — единственный человек, который любопытен мне!
Все остальные — маги, теософы, каббалисты, спириты, герметисты, розенкрейцеры — или мошенники, или напоминают детей, которые, спотыкаясь, играют и ссорятся в подвале. А если спуститься еще ниже, в лаборатории прорицательниц, ясновидящих и колдунов, то не найти там ничего, кроме продажного разврата и корыстного обмана! Глубоко бесчестны все эти своего рода торговцы будущим. Такова единственная, несомненная истина оккультного!
Звонок де Герми прервал его думы. Он зашел известить Дюрталя, что на днях вернулся Гевенгэ и что послезавтра они отобедают вместе у Карэ.
— Прошел его бронхит?
— Вполне.
Поглощенный мыслью о черной мессе, Дюрталь не смог промолчать и сознался, что сегодня вечером ему предстоит быть ее свидетелем. В ответ на изумленное лицо де Герми он прибавил, что обещал блюсти тайну и не может пока рассказать ему ничего подробнее.
— Черт возьми! Тебе везет, — заметил де Герми. — Не будет нескромностью спросить, как имя аббата, который руководит службой?
— Нет, почему же? Каноник Докр.
— А!.. — и он замолчал, очевидно, стараясь разгадать, катким образом удалось его другу завязать знакомство со священником.
— Ты раньше рассказывал мне, — заговорил Дюрталь, — что в средние века черную мессу совершали на крестце нагой женщины, в XVII веке — на животе. А теперь?