Там, за чертой блокады

Так продолжалось почти всю четверть, пока на урок не пришла Нелли Ивановна. Она появилась в классе, когда Витька напросился выйти к столу учительницы подурачиться. Не будь здесь в данный момент директора, он начал бы так: «„Зимний вечер“, стихотворение Некрасова». Все бы засмеялись. Скорее всего, Анфиса Семеновна не поправила бы на Пушкина. Чтобы получить четверку, ему достаточно было правильно произнести первую строку: «Буря мглою небо кроет». Дальше, скорее всего, для смеха он бы изменил конец четверостишия: «Вихри мусора крутя, то, как волк, она завоет, то заплачет, как дитя». С учетом инициативы в пятерке можно было не сомневаться. Но сейчас, в присутствии директора, надо было читать четверостишие не только правильно, но и с выражением. И он с этим справился.

А дальше вышла заминка, потому что полностью стихотворение он не учил, рассчитывая, что Анфиса Семеновна прервет, желая прослушать остальных. Но учительница молчала, выжидающе глядя на директора детдома. Виктор наморщил лоб, силясь припомнить, как Пушкин в стихотворении соединял в рифму «лачужку», «кружку» и «старушку».

Стогов глянул на Валерку. Но тот сидел низко опустив голову, стараясь быть незаметным, – он был не готов к уроку. Эльза лихорадочно листала «Хрестоматию для шестого класса». Пауза затягивалась.

– Да-а, – послышался голос Нелли Ивановны, – от таких знаний сначала заплачешь, как дитя, а потом, как зверь, завоешь. А как остальные? Спичкин, выручай друга: тонет! Брось спасательный круг!

Валерка встал, словно для казни, с низко опущенной головой.

– Значит, знаешь, но молчишь из-за солидарности! Пожарова, а ты как?

Эльза с места, заглядывая в учебник, кое-как прочитала до конца.

– Ну а когда и кому было посвящено это стихотворение, кто-нибудь может сказать?

Нелли Ивановна поднялась и медленно прошла к столу учительницы, которая тотчас уступила ей место.

Класс ответил дружным молчанием. Тогда Нелли Ивановна стала рассказывать о Пушкине, каждую мысль сопровождая отрывками из стихов и поэм. Ребятам трудно было представить себе, что так много интересного можно знать о Пушкине. Они сидели, ошеломленные услышанным.

Отныне было приказано готовить уроки всем троим вместе и под руководством воспитательницы. Но выполнялось это приказание недолго, потому что подошла пора выкапывать картошку на участке, выделенном детдому председателем колхоза.

– Ивановна, поле я тебе дал, но выкапывать будете сами. У меня бабы не то что колхозную, свою убрать на огородах не могут. Хоть озолоти, никто к вам не придет!

– Савелий Никитич, у нас лопат нет, да мы и не знаем, как это делается.

– Какие лопаты? Это же не огород. Лопатами вы и до Рождества не уберете. А как это делается, спроси Алексеевну, она вас научит. Ты завтра пришли на подводе Витьку и Валерку к кузнице, там мы разберемся.

Утром председатель показал ребятам, какой плуг надо погрузить на телегу. Втроем они подъехали к картофельному полю, перепрягли Цыганку на плуг. Никитич показал Стогову, как держать глубину плуга, чтобы не резать картошку, а Валерке – как вести лошадь по борозде.

– Ну, давай! – скомандовал председатель и пошел рядом с шарахающимся из стороны в сторону Виктором, подсказывая, как удерживать плуг, чтобы не выйти из борозды.

Труд этот оказался очень тяжелым. Виктор весь покрылся испариной, удерживая этот проклятый агрегат, который норовил то уклониться в сторону, то зарыться на такую глубину, что Цыганка с трудом вытаскивала его оттуда. К концу борозды Стогов почувствовал, что сил нет держаться на ногах. Поворачивая плуг, он упал и от обиды заплакал.

Председатель подумал, что он ушибся, но, видя, как с трудом Стогов поднимается, понял, что слезы эти от бессилия.

– Ничего, Витька, осилишь. Поначалу и Пашка мой тоже ревел, пока не приспособился. А что делать? Мне-то с одной рукой не справиться. Я бы прислал Пашку помочь, да он ввечеру уехал в Воронопашино за фельдшером: корова у нас заболела. Боюсь ящура.

– А коровы разве болеют? – удивился Валерка.

– Еще как! Жалко смотреть на нее: слезы в глазах и мычит не переставая.

Они сидели на борозде, отдыхали, переговаривались и не заметили, как подошла Витина мать.

– Во, Алексеевна! Ты откуда взялась? – удивился председатель.

– Так мы приехали собирать картошку. Вон, две телеги ребят, даже малыши.

Она глянула на сына и поняла, что за плугом шел он.

– Никитич, давай-ка я встану вместо сына: мал он еще, слаб…

Витька тотчас сообразил, как тяжело будет матери идти за плугом и перетаскивать его с борозды на борозду. Он запротестовал:

– Ма, ты что, какой я слабый! Спроси Никитича, как я управлялся с плугом! Потом еще подучусь, совсем станет легко, как Пашке! Правда, Никитич?

– Правда, правда, Алексеевна! – Председатель лукаво улыбнулся. – Он у тебя ловкий, смышленый. Не волнуйся, справится!

Когда кончилась борозда и Виктор хотел перебросить плуг, подошла Эльза. Глядя на его взмокшую рубашку и покрытый крупными каплями пота лоб, она сняла с головы косынку и стала вытирать ему лицо, приговаривая:

– Бедненький, устал, наверное… Как мне жалко смотреть на твои мучения!