Там за морем деревня… (Рассказы)

По плану, составленному лучшими умами обоих десятых классов, красноречивый Камал в разговоре с директором школы не должен был слишком резко критиковать Серафиму Гавриловну. «Голова» её очень уважает, он до войны учился у Серафимы Гавриловны. Камалу дали совет посильнее напирать на инициативу, на самостоятельность и на дружбу казахского и русского классов. Люда Власенко должна была своим присутствием подтверждать, что дружба классов крепка и нерушима. Кроме того, по мнению лучших умов, скромный вид и всеми признанная серьезность Люды должны были оказать на «голову» благотворное воздействие. Глядя на неё, он поймет, насколько благонадежны нынешние выпускные классы. Уж им-то — не в пример прежним десятым! — можно доверить школу на всю новогоднюю ночь. И ещё Люде дали особое поручение. Если речь Камала Будаева, отрепетированная перед обоими десятыми, начнет загибаться не в ту — куда надо! — сторону или если «голова» хоть как-то покажет, что он эту речь не одобряет, Люда подаст оратору условленный сигнал.

Некоторые настаивали, чтобы Камал, прежде чем идти к «голове», побывал в поселковой парикмахерской, но это предложение Камал категорически отверг. Всё, что угодно, он на всё готов, жизни не пожалеет ради общественных интересов, но красу свою, кудри до плеч, губить не согласен. Тем более что эти кудри достались Камалу не так легко, как некоторым. У Камала отец чабан, человек старых правил, а по старым правилам мужчине положено брить голову наголо.

Перед кабинетом директора оба делегата потоптались нерешительно, и Канал сунулся в дверь.

— Канапия Ахметович! Мы к вам! Можно?

— Кто «мы»? — спросил директор, берясь за телефон.

— Я и Власенко.

— Входите, — разрешил «голова», — но ты, Будаев, пропусти сначала Власенко, а потом войди сам. Понял? Так будет правильнее: Власенко и ты. А не ты и она.

— Да, Канапия Ахметович. Конечно. — Камал галантно распахнул дверь перед Людой.

Директор показал рукой на диван:

— Садитесь. И прошу меня извинить. Я обещал позвонить в районе именно в это время. Разговор займет не больше пяти минут.

«Голова» разговаривал по телефону, они ждали и подбадривающе переглядывались.

Директор Чупчинской смешанной средней школы давно знает, какое прозвище ему дали ребята, и втайне этим прозвищем даже гордится. Он высокий, грузный, с круглой, как шар, головой, обритой по казахскому обычаю. Лицо его кажется непомерно большим. Особенно сейчас, когда он прижимает к щеке телефонную трубку, слишком для него короткую, короче щеки. Всё пространство плоского лица, покрытого темным нагаром, как на старом камне, изрезано глубокими морщинами. Не каменными, а, наоборот, очень подвижными. Серафима Гавриловна имеет обыкновение ворчать на Канапию Ахметовича: «Бог знает, что вы делаете со своим лицом. Вы, ещё будучи учеником, завели эту ужасную привычку. У вас тогда ещё не было морщин, но ваши — простите! — рожи могли вывести из терпения любого, хоть железную печку!»

Ворчание Серафимы Гавриловны насчет ужасной привычки корчить рожи доставляет «голове» такое же тайное удовольствие, как и его школьное прозвище.

Он преподает в старших классах русский и казахский язык, русскую и казахскую литературу. Ахметов получил образование в Ленинграде, в тамошнем знаменитом педагогическом институте. У него есть правило ставить ученику по всем своим предметам одну оценку. У Люды Власенко пятерки по русскому языку и по казахскому, по русской и по казахской литературе. Впрочем, у неё и по всем остальным школьным наукам только пятерки. Зато у Камала широкий творческий диапазон. От пятерок по истории до троек с натяжкой по тригонометрии. Однако у «головы» по двум языкам и по двум литературам он получает единую отметку, — но лишь четверку.

Директор закончил деловой разговор, положил трубку и сдвинул все морщины в выражении самой серьезной заинтересованности.

— Насколько я понимаю, у вас ко мне важное дело. Говорите. Я весь внимание. — Он уселся поудобнее, сложил руки на животе.

Камал вскочил и начал свою речь:

— Самостоятельность школьного комсомола! Но как может расти наша самостоятельность в школьных стенах, где мы помним себя робкими первоклассниками? Где тот рубеж, за которым мы вправе чувствовать себя уже не малыми детьми, а взрослыми юношами и девушками, стоящими на пороге самостоятельной жизни? Вот тут-то нам очень нужно своевременное проявление доверия со стороны учителей. Даже какая-то подсказка: вы уже не маленькие! — Камал энергично взмахнул ладонью и рубанул воздух. — Доверие и самостоятельность — родные сестры!

— Очень правильные слова! — Крупные морщины на просторном лице директора пришли в движение. Они выразили самое высокое восхищение умом Камала Будаева и его манерой излагать точку зрения школьных комсомольцев. — Продолжай, Будаев! Ты отлично начал!

Люда насторожилась: нет ли подвоха в похвале? У Люды из-за её прилежания ум слабо развит, но есть девчоночья тонкая интуиция. Носком сапожка Люда легонько предупреждает Камала, чтобы не перехватывал.

Камал свободно перестраивается с пафоса на задушевный тон.