Там, за рекой…

Мишка всхлипнул, задрал голову к небу, чтобы выглянувшее из-за облака солнце высушило слезы, и краем зрения чуть дальше увидел, как что-то блеснуло на краю болота. Словно вспыхнул солнечный зайчик. И Мишка громко ликующе зашептал: – Зеркальце! Точно! Вот он – проход! Товарищ командир! Зер-кальце карманное! Немецкое! – И показал поранен-

ную ладонь. – Я в сумку полез и порезался о него – видно, разбилось о пистолет, пока шел. Я его тут же и выбросил, где вышел!

– Где, Миша? Где? Показывай! – капитан Евсеев посмотрел туда, куда тыкал пальцем мальчишка.

– Вот. Тут дно твердое, с метр шириной где-то. – Мишка говорил быстро, захлебываясь – стрельба вдалеке становилась все злей, все интенсивней.

– Арсений, – командир подозвал стоящего у края болота крепкого партизана.

– Слушаю!

– Пойдешь за пацаном вторым, будешь его стра-ховать.

– Есть, товарищ командир! – отчеканил парти-зан.

– Отряд! Отходим! Идем след в след! – скоман-довал Евсеев и посмотрел, как Мишка уже ступил на тропу в болоте. – Аккуратней, Миша! Аккуратней!

За мальчишкой сразу шел Арсений, страхуя и прикрывая своим телом маленького проводника. А за ним один за другим пошли бойцы партизанского отряда, доверившие свои жизни местному пацану.

– Я за вами, товарищ командир! – твердо сказал последний боец, престарелый партизан.

Евсеев кивнул, хотя собирался идти замыкающим, и ступил в болото.

Проходя мимо кочки, Мишка смахнул с осколки немецкого зеркальца, выброшенного им не для того чтобы оставить ориентир, а просто потому что толку

от осколков уже не было. Да и примета плохая – смотреться в осколки. Как будто может быть что-то страшнее и хуже войны.

Мишка, не останавливаясь, глянул на солнце, быстро оглянулся на отряд. Ком встал у него в горле от того, какая на нем лежала ответственность за жизни этих людей. Он не мог их подвести.

Выстрелы сзади раздавались все реже. Отряд уже прошел часть пути, когда раздался последний взрыв и все стихло.

Мишка торопился. Он шел зло и решительно, вты-кая палку, которую подобрал на кромке болота, в дно перед собой.

Пацан глотал слезы, утирал их грязным рукавом, но шел по болоту и вел за собой партизанский отряд, зорко смотря по сторонам. Мишка был собран и внимательно подмечая знакомые ориентиры, делал следующий уверенный шаг.

Ему показалось, что в этот раз путь занял в сотню раз меньше времени. Когда он выбрался на твердую почву острова, глубоко вздохнул, и пропустив вперед Арсения, протянул руку партизану, идущему третьим, за которым шли раненные товарищи и медсестра.

– Все, пацан, отдыхай, – сжал его плечо, выбравшийся на сушу молодой боец и протянул руку следующему товарищу. – Спасибо тебе.

– Устал, бедняга? – тяжело дыша, спросил еще один выбравшийся на остров партизан. Он был ра-нен, и переход дался ему тяжело. Мишка помог ему

дойти до сосны и усесться на сухую траву. – Не бед-няга я! – огрызнулся мальчишка. – И не устал я! – буркнул и отошел в сторону.

Он тоже устал, но признаваться в этом не собирался.

Когда на остров ступил Евсеев, солнце уже почти опустилось за горизонт. Командир сел на траву и, сняв сапоги, вылил из них воду. То же самое делали и остальные.

– Арсений! Посты расставь. Остальным сушить-ся и отдыхать. Костры не разводить. – И, увидев в глазах партизана удивление, добавил, усмехнувшись: – Прав ты, Арсений, без костров не обсушишься. Но что сделать? Остров осмотрим и выставим посты. Мальчишка где? Мишка! – позвал чуть громче.

– Здесь я, – отозвался стоящий недалеко пацан и подошел к капитану.

– Спасибо, парень. Ты настоящий герой. Приса-живайся. – Мишка присел рядом с командиром. Тот положил на колени планшет и достал из него карту. – Расскажи, какими ветрами тебя забросило на эти болота. Паша говорил, что ты местный.

– Да, местный я, товарищ командир.

– Давай отставим пока официальность. Зови меня просто дядя Сережа или Сергей Владимирович. До-говорились?

– Договорились, – кивнул Мишка и, немного по-молчав, собираясь с мыслями, начал тяжелый рассказ о тех событиях, которые ему пришлось пережить,

прежде чем он очутился на этом острове первый раз. – Немцы зашли в поселок в конце августа. – с некоторой тоской в голосе, начал свой рассказ подро-сток. – И сразу же начали наводить свой «порядок». Сначала согнали всех, и стариков, и детей, и женщин на площадь. И зачитали им приказ. За нарушение которого было строгое наказание… – и посмотрел на капитана Евсеева. – Вы, наверное, дядя Сережа

поняли, какое наказание?

– Понял Миша, понял, – командир зло сжал губы.

– Потом стали выгонять всех на работы, на стро-ительство разных оборонительных укреплений. Око-пы рыть, лес валить. А кому работать? По домам па-цаны да девчонки – школьники. Да женщины…

Мишка замолчал, словно что-то вспоминая, и глаза его стали наливаться предательскими слезами. Но он не позволил себе проявить слабость и, глубоко втянув в себя ртом воздух, провел рукой по глазам, убирая влагу с ресниц.

– Да ты, не тушуйся, Мишка. – сказал капитан Евсеев сочувственно, – не прячь слезы. Знаешь, как говорили мудрые? Кто не плакал, тот не жил, – и обнял мальчишку за плечи.