Там, за рекой

Мой рассказ оказался неожиданно коротким и скучным. Ну девочка, ну очень красивая, ну был влюблен в школе. Слова всегда блекнут, если приходится описывать чувства, а не действия. Впрочем, я еще раньше застопорился на попытке объяснить, насколько же красивой была Иришка. Подбирал слова, пытался рассказать, затем махнул рукой и полез за фотографией. Соцсетей Иришки я не знал, но у меня было несколько школьных фотографий.

Наташа внимательно рассматривала их, а потом по-мальчишески присвистнула.

– Любить – так королеву, да, Карпов?

– Не нагнетай, а?

– Да я не нагнетаю, но она же красивая, как модель. Причем из прошлого, как Клаудиа Шиффер.

– Тебе-то откуда это знать, дитя двадцать первого века?

Было заметно, что каждый раз, как у нас появлялась зацепка, у Наташи улучшалось настроение. Мне кажется, она просто не могла сидеть без дела и ездить по любым, пусть даже самым странным версиям, для нее было приятней.

Мы вышли возле той самой пятиэтажки на краю поселка. По футбольному полю все так же бегали пацаны, однако с моих школьных лет изменилось многое. Появился забор, поле стало нормальным, искусственным, рядом разбили волейбольную площадку и корт. Я уже видел, как здесь стало здорово, но в который раз покачал головой. Мы о таком и не мечтали.

А вот домофон на двери не работал. Мы поднялись до третьего этажа и позвонили в звонок. Дверь тоже изменилась. Теперь тут стояла добротная металлическая. Открыла нам незнакомая женщина лет сорока.

– Вам кого?

Я даже опешил.

– А Иришку можно? Тьфу. Корнеевы тут живут?

– Нет здесь никаких Корнеевых.

– А не знаете, куда переехали? Мне это очень-очень важно.

В глазах женщины промелькнуло понимание.

– Точно не знаю, когда мы квартиру покупали, здесь уже не Корнеевы жили. Что-то случилось?

– Да нет, я подругу детства ищу.

Женщина громко, но как-то необидно фыркнула, словно хотела сказать: «Ну и занятие, парень, ты нашел себе». А может, и ничего не хотела сказать, это я в голове часто достраиваю за других людей диалоги и слова.

Мы распрощались и пошли спускаться. Я уже начал думать, что тут снова тупик и нет никаких зацепок, как вдруг Наташа громко позвала меня:

– Кирилл, смотри!

Я перевел глаза на исписанную стену и обомлел. Маркером, буквально десятком точных росчерков, была нарисована та самая усадьба, которую мы искали все это время. Чуть сбоку, тем же самым маркером, затейливым округлым почерком кто-то написал: «Олич, ты была моей ЛП». Дальше грустный смайлик.

– Наташа, а что такое ЛП? – спросил я. – Вроде группа была такая или певица?

– Ты прикалываешься? Это «лучшая подруга». Может, тебя вообще в гугле забанили и в интернет пускать перестали?

Я решил не отвечать на этот укол.

– Зато это значит, что мы на правильном пути и знаки нам расставляют точно перед носом.

Мы оба развеселились. Даже вокруг стало светлее. Лето, клонящееся к своему финалу, вечернее питерское солнышко, которое уже начало спешить домой все раньше и раньше. Пахло соснами, какими-то цветами и почему-то корицей. Мне даже показалось, что случившееся с нами не так и страшно, что мы вот-вот – и справимся со всем, что навалилось. После сегодняшнего дня со всей этой кутерьмой и гибелью Олич радость казалась вообще неуместной. А вот так. Я вообще устал удивляться своей реакции на происходящее, она казалась несуразной и несоразмерной – неправильной, в общем.

Возвращались на дачу мы пешком. По пути я позвонил Коляну – как человеку, который мог знать, что случилось и куда уехала Иришка. Я уже был готов от него услышать что угодно, а потому в голове продумывал, кому я еще могу позвонить. Однако услышанное оказалось куда страннее и страшнее.

– Колян, привет! Это Кирилл, я не по поводу лодки.

– Да я вижу, кто звонит. Что хотел-то?

Судя по голосу Коляна, он уже хорошенько употребил сегодня.

– Коль, слушай, а подскажи, пожалуйста, ты не знаешь, где сейчас Ира Корнеева? Та, которая на класс младше нашего училась. В «бэшках» вроде, если я не путаю.

– Да помню я, конечно, Корнееву, ты за ней еще всю школу таскался хвостом. К чему ты ее вспомнил?

– Хотел ее адрес найти, съездить, поболтать. Дело жизни и смерти.

– Жизни и смерти, говоришь? Ты, Кирилл, со словами аккуратнее. Да и ездить сюда бы тебе почаще надо, а то совсем там в своем Питере оторвался от одноклассников. Ну, короче, тут такое дело… Я думал, ты знаешь. Ира Корнеева лет семь назад под поезд попала. Насмерть.

Я молчал, не понимая, что тут можно сказать.

– Как раз рядом с лесопарком, неподалеку от станции. В наушниках, похоже, гуляла. Там совсем жесть была, в закрытом гробу хоронили. Мать у нее в местной больнице работала, ну ты помнишь. У нее потом родители развелись, и батя вроде тоже повесился или что-то такое, нехорошее. Но я точно не скажу – так, краем уха слышал.

Я сглотнул слюну, застрявшую в горле мерзким мешающим комком.

– Ага. Спасибо. Ну, буду думать.

– Да что тут думать? Точно это. Разве что не помню, где хоронили. Вроде не у нас, ребята еще на автобусе ездили, кто прощаться собрался. Точно, куда-то далеко, где их дача была. Да, мало ты, значит, интересовался.