Тамада

Жамилят оторвала взгляд от записной книжки. На миг в памяти всплыло лицо Азнора: глаза как горящие угольки. Чем-то напоминает сына. Сколько энергии, выдержки и мужества в этом парне! Хороший вышел человек из него...

И снова скользит взгляд по строчкам:

«Думаю, эти записи заменяют мне общение с Мухамматом! Обо всем этом я сказала бы только ему...»

«Когда пройдет дождь или когда стает снег, улицы в нашем ауле непролазны от грязи. Не приведи случай, чтобы в это время кто-нибудь умер, до кладбища не дойдешь».

Чьи слова записала она в блокнот? Напрягла память. «Да ведь это на прошлом собрании говорил Шунтук, маленький горбатенький мужичок, лет пятидесяти с небольшим. Работает сельским исполнителем. Ходит он так быстро, будто на нем сапоги-скороходы. Но сапоги у него самые обыкновенные, кирзовые, латаные... С раннего утра до позднего вечера на ногах. Простой рассыльный, а сколько в нем уверенности, что делает он очень важное и нужное дело... Одежонка на нем вся ветром продутая, залатанная — видно, не сладко ему живется. Лицо доброе, открытое, простодушное. Сколько раз останавливала машину, предлагала подвезти до места, но всегда отказывается: «Нет, спасибо, сестра моя, я спешу». И пойдет своей легкой, птичьей походкой. Наверное, на таких людях, как Шунтук, мир держится. О себе у него никогда никакой заботы...»

Бежит, бежит взгляд по строчкам, самые заветные думы поверены этой небольшой книжице.

«На молочной ферме женщины спросили: «Жамилялт, есть у тебя личное время?» Я отвечаю: «Есть». А они смеются. Какое же такое личное время? Только для себя? Конечно, есть. Когда спать ложусь, когда дневник вынимаю, когда еду к детям. Работала в городе — там театр, кино, читала романы, у знакомых бывала. Ну и что? Разве я теперь «отстаю от жизни»? Нет! Теперь иные заботы. Но они и есть для меня — «личное время».

Перевернула страничку.

«Когда следует быть ласковым, не говори грубых слов, ибо грубый аркан предназначается для упрямых животных. Когда следует гневаться, не говори ласково, ибо сахар не годится там, где нужно горькое лекарство.

Саади».

«Старая Тушох — замечательная женщина! Настоящая коммунистка. Хочется быть похожей на нее в ее прямоте, принципиальности. Всегда подражать ей... У людей учиться хорошему, полезному для дела».

Вспомнилось выступление Тушох на отчетно-выборном колхозном собрании. Как морщился тогда Амин. Нет, не любит он правды...

«Когда возвращалась домой, загляделась на звезды. Синяя ночь над аулом — и яркие, крупные звезды. Нашла Полярную и Большую Медведицу. Замечательна картина звездной ночи. Долго стояла и любовалась небом, аулом, освещенным луной. Подумала, что мы мало интересуемся тем, что нас окружает. Не нужно забывать поглядывать на небо и вокруг себя, чтобы лучше осознавать свое предназначение как человека. Ведь во всех нас частица природы. Мы во вселенной как зерна в подсолнухе».

Жамилят вздохнула и закрыла блокнот. Устало провела ладонью по щеке. Потом задула керосиновую лампу, разделась и легла.

Думы, думы, думы...

Теперь надолго они не дадут уснуть.

ЛИЦОМ К ЛИЦУ

1

Летние пастбища... С детства манили они к себе Жамилят. Несколько раз привелось ей, еще девчонкой, вместе с отцом перегонять отары. На всю жизнь запала ей в сердце суровая красота горных вершин.

Шелковистая трава, по которой проплывают лишь тени влажных облаков да орлиных крыл; кое-где стелется сизоватый, как от папиросы, дым, — то пастухи развели костер. Поутру воздух удивительно чист и прозрачен. Им не дышишь, нет, его пьешь, словно волшебный айран.

Дня через три после проводов в Гепчока Жамилят потянуло в горы, своим глазом посмотреть, хорошо ли устроились люди. Прихватила с собой Али и Харуна.

Приехали. Огляделись.

Дойные коровы, нагульные гурты, овечьи отары, косяки лошадей дошли благополучно. Животноводы зря времени не теряли: уже построены коши и навесы.

Ездили от фермы к ферме, от коша к кошу, от гурта к гурту, Жамилят все примечала, записывала. На месте обнаружились промашки. А было их немало, этих досадных промашек: кому питания завезли маловато, кому — соли, у тех не оказалось котла, а у этих — теплой одежды.

Бывалые скотоводы успокаивали ее, приговаривали, что такое — из года в год. В Гепчока, казалось бы, вроде все в полном порядке, а на месте обнаруживается: то одного нет, то другого.

— Неужели каждый год вот так же? — удивлялась Жамилят.

— Конечно, за всем недоглядишь, — поддакивал Али. — Но беда невелика. Доставим все, что нужно.

Пришлось несколько раз гонять машину в аул, чтобы добрать все необходимое.

И все эти недоделки из-за того, выходит, что на летних пастбищах не закрепляется земля за колхозами. Каждый год делят и перекраивают участки. А была бы постоянно закрепленная земля — не потребовалось бы каждую весну строить заново времянки для людей и загоны для скота. Можно было бы подготовить хорошие капитальные коши и благоустроенные домики для пастухов. Кроме того, сэкономили бы много леса, камня, черепицы, шифера — так необходимых для аула.

Разговорилась об этом с Али.