Тамада

Грянул ливень внезапно. Все бросились к палаткам, откуда дразняще уже пахло готовым шашлыком и шорпой. Спешил с другого конца поляны и Ибрахим, но на его пути, как ангел Азраил, возник еще прихрамывающий после больницы Салман Токашев.

— Салам, Ибрахим! Как хорошо, что мы встретились! — Салман был «под мухой».

— Салам!

Салман подобострастно, долго жал Ибрахиму руку. Что ему пришло в голову? Может быть, надежда получить через Ибрахима руководящее место? Кто знает?

Они стояли на берегу речушки! От дождевых потоков, стремящихся с гор, она с каждой минутой становилась стремительней и полноводней.

Под дождем оба промокли до нитки. Ибрахим чувствовал, что Салман настроен на какой-то решительный разговор. Но о чем им говорить? Да и о чем вообще можно говорить всерьез под проливным дождем?

— Пойдем в палатку, — предложил Ибрахим.

— Нет, мне туда ни к чему.

— Куда же ты хочешь — к вдовушкам с птицефермы? — усмехнулся Ибрахим, вспомнив недавнее нашумевшее происшествие.

Салман, минуту назад благодушный, вдруг весь подобрался, словно и хмель с него сошел.

— Уж если говорить о вдовушках, — да будет аллах свидетелем! — ты устроился намного лучше меня, Ибрахим, — проговорил он, растягивая слова.

— О чем ты? — не понял тот.

Салман не спешил с ответом.

— Что ты имеешь в виду? — снова спросил Ибрахим.

— Тебе лучше знать, что я имею в виду. Я говорю о той, из чьей машины ты не вылезаешь, спелись — водой не разлить. Удачно у вас получается: с одной стороны, ты — вдовец, а она — вдовушка...

— А с третьей стороны?! — вскричал Ибрахим. Кровь прилила к голове, шея и лицо его стали пунцовыми.

— А с третьей — Али. Но он сбоку припека, как я понял, — не моргнув закончил Салман.

— Что-о! — набычился Ибрахим и пошел на Салмана. Тот отпрянул к речке. — Что, что? — взял его Ибрахим за грудки. — Да ты знаешь, кого ты порочишь? — Салман, изловчившись, вывернулся, скакнул назад, нога его зацепилась за камень, и он рухнул в воду. Его войлочная белая шляпа понеслась по течению.

Метров через тридцать он вылез из воды, жалкий, как мокрый петух.

— Видно, давненько ты не купался, — крикнул ем Ибрахим.

— Я тебя... Я тебя... Я... — не мог отдышаться Салман.

— Ну что ты меня?!

— Я так не оставлю... В суд!.. Я в партком доложу.

Салман в бессильной злобе сжимал кулаки.

— Если в суд... Знай, сам первый получишь за клевету.

— Это не клевета. Об этом все в ауле говорят.

— Только ты такое выдумать мог, да твоя балаболка Толукыз пустить по ветру.

— Если бы это была неправда, ты бы не сбросил меня в реку. Правда-то глаза ест!..

Ибрахим ринулся к нему. Салман перетрусил и бросился бегом в сторону стоянки соседнего колхоза.

Дождь угомонился так же неожиданно, как и начался. Все кругом посвежело, словно умылось, даже небо и солнце. Люди вытряхивали свои бурки, плащи, расстилали на ветру промокшую одежду. По-прежнему то тут, то там раздавались веселые крики, песни, звуки гармоники, но уже не было прежнего оживления — праздник стихал. Вновь одолевали людей будничные заботы.

Тревога охватила Ибрахима, когда он перебирал в памяти недавний разговор с Салманом. Неужели по аулу пошла бродить подлая сплетня?

6

Была полночь, когда Жамилят вернулась домой. На столе — уже остывший ужин, накрытый розовой салфеткой: свежий сыр, пропеченный на сковородке чурек, полкружки кислого айрана.

Все уже спят. Слышно, как на кухне во сне что-то нашептывает отец, слов не разобрать.

Кровать ее уже расстелена. Упасть бы в ее объятия, забыть бы обо всем на свете и спать, спать, спать... И чтобы не было тяжелых снов.

Присела на табурет возле кровати. Достала из кармана свой заветный блокнот в красном коленкоровом переплете, истрепанный, истасканный, излохмаченный. Почти весь испещрен ее записями. Скоро потребуется другой. Но жалко расставаться с этой книжицей, привыкла к ней. Тут каждое слово пережито, выстрадано. Писала и карандашом, и авторучкой, в правлении, на полевом стане, на фермах...

Скользит взгляд по строчкам:

«...Труд — это самое большое счастье в жизни, я так считаю. Почему? Потому что когда бывает горе, неприятности — придешь на работу, включишься в нее, обо всем забываешь, все остается позади. Тебе хочется жить, работать, созидать, хочется делать что-то еще лучше, еще быстрее, еще больше! И человек в эти минуты оживает духом, молодеет. Потому что он отдает себя людям, мир его раздвигается, и он готов вместить в себя всю вселенную...»

А вот другая запись:

«...В нашем ауле нужен хороший клуб. Чтобы там были танцы, кино, свой самодеятельный театр. Тогда у молодежи поубавится желания перебираться на жительство в город...»

«...Вместе с Харуном беседовали с комсомольским секретарем Азнором. В ауле много активных молодых ребят. Азнор сказал, что клуб можно построить своими силами, только бы колхоз помог им транспортом и стройматериалами. Осенью комсомольцы возьмутся за дело. Азнор пообещал руководить стройкой. Молодежь! Это такая великая сила, которой все по плечу».