Тамбера

— Нет, Имбата, нет. Ты должен все это хорошенько понять. У вас должны быть в ходу только голландские деньги. Но мы принимаем на обмен и испанские. Чтобы можно было потом покупать на них в Испании то, что нам нужно. Но все-таки где мог Маруко раздобыть испанские реалы?

— Это и я хотел бы знать, господин Хайтен. Но кое-что вы мне уже сказали. Остальное я постараюсь выяснить сам.

А про себя Имбата добавил: «Никакого сомнения: воду мутит Веллингтон!»

Больше ему нечего было делать у Хайтена, он поблагодарил голландца и ушел, охваченный непреодолимым желанием узнать, с чего это вдруг Веллингтон решил облагодетельствовать Маруко.

И с той поры Имбата потерял покой. Он никак не мог понять, что связывает Маруко с Веллингтоном. Теперь ему все труднее было вести себя спокойно и сдержанно, как раньше. Один вид Кависты вызывал в нем ярость: этот выскочка накупил довольно много тканей, бойко торговал ими, не хуже Гапипо. И, судя по всему, день ото дня богател.

Но еще больше раздражал Имбату его собственный сын. В то время как у него, Имбаты, появился соперник, молодой, удачливый, полный рвения, в то время как новый способ обмена втягивал в свой круговорот все население кампунга, Тамбера по-прежнему взирал на происходящее отрешенно, с полным равнодушием. Другие подростки ежедневно появлялись на базаре, приносили с собой что-нибудь на продажу; получив деньги за рыбу или бананы, они тут же покупали что-нибудь. И шли счастливые домой. Один Тамбера приходил на базар как безучастный зритель.

Казалось, его вовсе не коснулись перемены, происшедшие в жизни родного кампунга. Он словно не видел, что одни теперь плавают на далекие острова за редкими плодами, другие целый день плетут циновки, сандалии, вытачивают драконов, рыб. Продают все это голландцам и на вырученные деньги обзаводятся тем, что теперь им кажется необходимым. И первым среди всех был Кависта. А Тамбера будто и не замечал, что взошла наконец-то звезда его соперника, что тот стал приобретать вес и влияние в кампунге.

В один из базарных дней, когда люди уже начали расходиться по домам, Тамбера, по обыкновению безучастно наблюдавший за шумной толчеей, долго провожал взглядом Кависту, который удалялся в окружении нескольких приятелей. «Вот уже у него пятеро дружков, — подумал Тамбера. — Конечно, Кависта пригласит их к себе. Они будут пить и есть, болтать и веселиться, говорить Кависте всякие приятные слова: как у него много денег, какой он умный, какая у него красивая новая одежда. А может быть, кто-то скажет, что теперь ему самое время жениться… на Кларе…»

Тамбере стало жаль себя. Никто не знает, что творится у него на сердце, какая буря кипит в его душе. Ни о чем люди не догадываются, зато он все видит, все понимает, — как изменилась жизнь, как изменились лонторцы. А они, глупцы, считают, что он, Тамбера, не изменился. Сокрушенно вздыхая и жалея его, они, конечно, поддакивают отцу, который вечно ругает сына за пустое фантазерство. В самом деле, посмотрите на него! Вот он бродит, волоча ноги и понурив голову, одинокий, молчаливый. Базар кончился, и он не знает, куда себя деть. С тех пор как голландский корабль увез ван Спойлта с племянницей, уныние не покидало его.

Правда, если внимательней понаблюдать за Тамберой, то можно было видеть, что царившее на берегу оживление порой захватывало и его: то в его глазах вдруг сверкнет любопытство, то ноги сами понесут в толчею. Но вот базар опустел, все разошлись по домам, и лицо Тамберы опять стало мрачным и печальным. Его истосковавшаяся душа искала забвения, и он находил его в пестром, многоголосом, суетящемся сборище на берегу. Когда же базар кончался, он снова не знал, куда себя деть, что ему делать.

Тамбера шел по берегу моря. И в шуме волн ему еще слышался базарный гомон: крики, зазыванья, смех, споры. Он шел все дальше и дальше от кампунга и походил сейчас на странника, которого неодолимо влечет неизведанное. Одна увлекательная картина осталась позади — а он уже ищет другую.

Вдруг Тамбера остановился как вкопанный: в двух шагах от него, за большим обломком скалы, торчавшим на берегу моря, раздался звонкий девичий смех. Смеялась Ривоти. Тамбера узнал ее. Это защищенное скалой от нескромного взгляда местечко было известным приютом влюбленных. Сколько оно хранило сердечных тайн! И Тамбера сразу решил, что Ривоти не одна. «Хорошо, если она там с девчонками, — подумал он. — Если же с ней ее дружок, надо поскорее уносить ноги».

Помешкав немного, Тамбера двинулся дальше. Он не повернул головы, когда проходил мимо. И только отойдя уже довольно далеко, на мгновение обернулся — отсюда вся внутренняя сторона этого укромного местечка была видна как на ладони: рядом с Ривоти, как он и предполагал, сидел мужчина. Тамбера почувствовал себя неловко. Он весь как-то съежился, напрягся, ускорил было шаг, ощущая на спине взгляд двух пар глаз, и вдруг услыхал:

— Куда идешь, сынок?

Тамбера вздрогнул от неожиданности, но тут же вздохнул с облегчением: голос принадлежал Маруко. Тамбера повернул обратно к скале. Подойдя ближе, он проговорил: