Тамбур

Он сам с трудом верил, что удастся найти девицу, пытавшуюся совершить убийство. Будь у нее хоть капля рассудка, та бы замела все следы и удрала из города. Но Жанна оказалась там, где ей и положено было находиться — на кафедре. В институт его пропустили как своего — охранник даже не спросил документы и почтительно проводил Голубкина взглядом. На лестнице никого не было. На кафедре — пусто. Близился вечер, все разошлись. Следователь с трудом заметил фигурку, сгорбившуюся за компьютером. Мерно и глухо щелкали клавиши. Девушка печатала. Она не могла не слышать звука открывшейся двери, но тем не менее даже головы не повернула.

— Бог в помощь, — поприветствовал ее Голубкин.

Девушка подняла равнодушные глаза:

— Опять вы? Присаживайтесь. Я как раз собиралась выпить чаю.

— Вы тут одна? — Петр Афанасьевич осторожно присел на краешек кожаного дивана. На душе у него было скверно — хуже некуда. Он поверил Пивоваровой. Это именно Жанна, вот эта, внешне безобидная девушка, пыталась ее убить. Зачем бы студентке врать?

Но вот Жанна сидит рядом с ним, на расстоянии метра, заканчивает печатать какие-то документы и совершенно не обращает на него внимания. Лицо будто вымазанное мелом, глаза пустые и вместе с тем — серьезные.

Она могла бы показаться симпатичной, если бы не взгляд…

«Взгляд всегда все портит, — думал Голубкин, нервно крутя вокруг пальца стертое обручальное кольцо. — Конечно, это была она».

— Вы по делу? — Жанна не отрывала глаз от экрана компьютера. Ее лицо было слабо подсвечено настольной лампой в шелковом абажуре с бахромой.

Лампа наверняка стояла тут со дня основания института, складки материи успели покрыться слоем бурой вековой пыли.

— Если по делу, то говорите сразу, — все так же инертно продолжала девушка. На Голубкина она даже не взглянула. — Мне столько всего нужно набрать… Даже и не понимаю, как успеть… Всегда за пару дней до сессии наваливают кучу работы. Сегодня уже двадцать первое, а двадцать третьего начинаются первые экзамены. И знаете, кого будут обвинять в том, что у студентов не оказалось списков литературы?

Она резко развернулась на крутящемся стуле и постучала пальцем в грудь:

— Меня! Стрелочник виноват!

— Жанночка, у меня, и в самом деле, есть разговор, — Голубкин встревожено всмотрелся в ее неподвижное лицо. Он видел, что девушка на пределе, и скажи ей слово, — сделай жест — сорвется, закричит, заплачет. Может, оно и к лучшему, но не этого он сейчас хотел.

Сажать девчонку?! Сперва надо понять — за что?! — Жанна, ты сегодня была у Пивоваровой? Заходила к ней домой?

Девушка продолжала смотреть на него пустым, абсолютно прозрачным взглядом. Казалось, вопрос попросту не достиг ее сознания, но, сморгнув, она все же ответила, что была. По поручению кафедры. Привозила кое-какие бумажки. А в чем дело? Если к ней станет заявляться следователь каждый раз после того, как она позабудет какую-нибудь страницу, ей легче будет повеситься. Работа и так не сахар, платят гроши, а тут еще все эти неприятности.

Последние слова Жанна выговорила с явной издевкой. Затем откинулась на спинку кресла, картинно заложила ногу на ногу, имитируя знаменитую сцену в «Основном инстинкте», и улыбнулась.

"Лучше бы не улыбалась! Ее же всю перекосило!

Владеть собой не умеет, а выделывается!" Голубкин начинал ощущать отчетливую неприязнь к этой девушке.

Странно, сперва она ему понравилась, а вот Пивоварова раздражала. Теперь они поменялись местами. Но обычно он редко ошибался, составляя первое представление о человеке.

— Ты только привозила ей списки литературы? — Следователь ответил ей такой же нехорошей улыбкой.

Жанна поменяла позу и стиснула колени. — Больше ничего?

— А что же я должна была…

— Например, молоток, — Голубкин продолжал улыбаться. У него уже скулы сводило от натянутой улыбки. — Уж не знаю зачем, но все-таки Пивоварова стоит на своем. Ты достала молоток из сумки и пригрозила, что убьешь ее.

Девушка отвернулась к экрану, вяло щелкнула клавишей и резко развернула кресло в сторону гостя:

— Арестовать пришли? Ну давайте.

— Ты это сделала? Все так и было?

— Да, — она смотрела на Голубкина с ненавистью.

Обкусанные, ненакрашенные губы заметно подрагивали. — Я достала молоток. Он был у меня в сумке. Но я ее не ударила.

— Она кинула в тебя вазу. Ты просто не успела.

— А жаль!

Ее лицо исказилось так, что следователь с трудом узнавал ту миловидную, простенькую девчонку, которую увидел тут в пятницу. Она казалась диким зверем… Нет, не зверем — хуже — человеком, утратившим цель в жизни и все основные принципы.

"Это она! Но как мне ее забрать?! Связать, что ли?

Или сама пойдет? Если бросить ее здесь, она к утру успеет выкинуть какую-нибудь глупость. Не хуже Дани!

Черт бы его взял!"

— Жаль, что не убила, — Жанна продолжала крутиться в кресле — справа-налево, слева-направо. В этом было что-то маниакальное. И глаза… Глаза ее не нравились Голубкину настолько, что он не решался в них смотреть. В них была ярость. Издевка… И ни капли раскаяния.