Тамерлан

Сделала ли власть его счастливым? Этого никто и никогда не узнает, но черты его лица радости не выражают. Сказано, что в существовании человека сокрыты две трагедии: успех и неудача. Первой Тимур явно не избежал. Если над ним никогда не было хозяина, разве что в отрочестве; если он познал свободу в ипостаси всемогущества; если он полными пригоршнями черпал в море наслаждений и хмелел от гордости за самого себя, то это не уберегло его от ужасных трагедий, таких, как смерть тех, коих он любил более всего на свете — обоих сыновей и нескольких внуков, — а также безумие Мираншаха. Быть может, это было справедливо; возможно, их кровью он заплатил за ту, что была пролита по его приказу, но от этого страдания его были не менее сильными. Он передал потомкам то, что каждый из нас подсознательно имеет в виду, мечтая оставить хоть какой-то след на земле; он оставил память о себе как об одном из величайших в истории завоевателей, как о деспоте, пользовавшемся непререкаемой властью, как о гении. [255]

Что касается остального, за вычетом носящего его имя Ренессанса (фактически того, что, по сути, являлось его целью), то здесь Тимур потерпел неудачу. Не то чтобы его пребывание на Земле ничему не послужило; нет, в некоторых самых важных областях человеческой деятельности он изменил — а кое-где повернул вспять — ход событий, однако ни разу в желаемом направлении. Из всех стран, где ступала его нога, самой вожделенной была Индия, но именно она менее прочих затрагивала его интересы, оставаясь территорией, пригодной для разграбления, и не более того. Но именно она окажется в руках у его далеких потомков…

Теперь я уже не верю, что Тимур действительно хотел восстановить Чингисханову империю, но отогнать от себя тень Покорителя Вселенной ему так и не удалось; она преследовала его неотступно. Монгол оставил по себе память воистину вечную, некое подобие ностальгии, которая позволила Марко Поло сказать поразительную фразу: «Он умер, и это печально, понеже то был человек безусловно честный и мудрый». И не просто так империя, основанная Тимуридами в Индии, впоследствии получила название империи Великих Моголов.

Упрекать Тамерлана в том, что он не сумел объединить Азию, как это сделал Чингисхан, значило бы проявить мелочную предвзятость. Пределы его собственные ему были известны; практически их не существовало, но он не знал, на каком рубеже могла пресечься его власть. В отличие от Чингисхана, которому не понадобилось по нескольку раз совершать одни и те же кампании, он постоянно расходовал силы на переходы по уже пройденным путям, на взятие городов, когда-то им же захваченных. Тамерлан четырежды ходил на Хорезм, пять раз ходил в поход на Моголистан и два — на Золотую Орду, а также несметное количество раз воевал на Кавказе, что жизнь ему явно не облегчало. Более того, Чингисхан не был единственным строителем гигантской монгольской империи: начатое им дело продолжили и завершили его дети и внуки. Без них державы не существовало бы. Чтобы подвиг, совершенный Тимуром, имел продолжение, надо было бы его наследникам нести его знамя дальше. [256]

Все позволяет думать, что Великий эмир на это надеялся. Для обеспечения их будущности он сделал максимум того, что было возможно. Все государства, которые он разгромил, но аннексировать не стал, были совершенно не в состоянии отразить набеги, которые могли иметь место уже вскоре и стать решающими. Анатолия была разделена; Золотая Орда — разорена; Индия находилась в руках у султанов — Джагатаидов; Мамлюки пребывали в состоянии униженности. Да, оставался Китай, одна из прекраснейших жемчужин в короне монгольской империи; эту страну Тимур не покорил, но успел подготовить все подступы к ней и имел все основания думать, что его армия, ведомая уже кем-то другим, ею овладеет.

Тимур был отличным сеятелем, но его наследники собрать урожай так и не смогли. В том, что империя построена не была, вина их, но не Тимура.