Тамерлан. Потрясатель вселенной

— Смотри, — угрюмо сказал он, — увидишь, как монгол ведет себя.

Шейх-Али приподнялся на локте, чтобы смотреть, а Хитаи потребовал коня и, не седлая его, поскакал через речку. Въехал в ряды изумленных джете и зарубил двух первых попавшихся. Потом несколько всадников окружило его.

Любопытство Шейх-Али сменилось изумлением. Он подскочил и крикнул слугам, чтобы подали коня. Вскочив в седло, переправился через речку. С саблей в руке бросился на кружащих всадников и в конце концов пробился к Хитаи.

— С ума сошел! — крикнул он ему. — Возвращайся!

— Нет — возвращайся сам!

Пробормотав: «Ну нет уж», Шейх-Али занял место рядом с другим багатуром, и джете сомкнулись вокруг них, но поспешившие за ними воины отбили обоих и привели обратно. С успокоенным битвой духом они сели и стали продолжать разговор в полном согласии.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ ИСТОРИЯ С СУФИ

Задачей Тимура было обуздывать таких людей и вести за собой. Для этого требовались мудрость и несгибаемая воля. О нем одобрительно говорили: «Он справедливо судит и щедро награждает». И с любопытством ждали, как он примет послов, отправленных приветствовать его — и шпионить за ним — соседями по другую сторону пустыни.

Эти соседи были могущественными и часто совершали грабительские набеги на татар в годы анархии. Один из них, Суфи Хорезмский, владетель Хивы, Ургенча и Аральского моря, был джелаиром и поддерживал дружбу с ханами джете. Но Тимура он помнил только скитальцем, сражавшимся за собственную жизнь с туркменами в красных песках. Город Ургенч в низовьях Аму был процветающим центром торговли, стены его были высоки, и Суфи не был лишен гордости.

Он отправил богатые подарки, Тимур передал послу еще более щедрые дары и предложил, чтобы Хан-Заде, прославленная красотой дочь Суфи, была отдана в жены Джехангиру. Как ни дружественно выглядело это предложение, оно означало, что Тимур решил видеть в Суфи своего подданого, что Тимур решил претендовать на привилегии хана джете и прежние границы ханства.

— Я покорил Хорезм саблей, — ответил Суфи, — и только саблей можно отнять его у меня.

Тимур хотел сразу же выступить в пустыню, но один ревностный мусульманин попросил самаркандского правителя повременить, дать ему возможность убедить Суфи прийти к согласию с татарами. Этого эмиссара духовенства Суфи бросил в зиндан, и Тимура больше ничто не сдерживало.

Он собрал под знамя своих эмиров и пошел дорогами своих прежних скитаний. Был покинут Кейхосру и штурмовал Хиву безо всяких осадных приспособлений. Его воины забросали сухой ров хворостом и взбирались по лестницам.

Шейх-Али, повествует хроника, первым ухватился за верх крепостной стены, но взбиравшийся следом бек из зависти схватил его за лодыжку и сбросил в ров — сам взобрался на стену и отражал от нее хивинцев, пока сотоварищи не подоспели к нему. Под этим бешеным натиском Хива пала, и Тимур пошел на Ургенч, где укрылся Суфи. Здесь требовались осадные машины и катапульты. Пока их строили, гонец привез Тимуру послание от Суфи.

«Зачем губить множество наших людей? Давай встретимся лицом к лицу и сами решим свой спор. Пусть победителем будет тот, кто обагрит клинок кровью другого».

Гонец Суфи назвал и место поединка — площадку перед одними из ворот города.

Услышав это, все военачальники Тимура тут же запротестовали. Байан, сын Бикиджука, воскликнул:

— Повелитель, теперь наш долг сражаться; твое место под балдахином на троне, и тебе не к лицу покидать его.

Все военачальники просили дозволения выйти вместо него на поединок, но Тимур напомнил, что владыка Хорезма бросил вызов ему, а не кому-то из военачальников. А гонцу сказал, что выедет к воротам один.

В назначенное время Тимур под обеспокоенными взглядами эмиров облачился в легкую кольчугу, оруженосец надел ему щит на левую руку выше локтя и опоясал его саблей. Водрузив на голову уже знакомый нам черный с золотом шлем, Тимур с восторженной душой захромал к своему коню.

Едва Тимур тронулся, из толпы беков выбежал пожилой Сайфуддин, пал на колени и взмолился, чтобы эмир не выезжал на бой как простой воин. В ответ эмир не произнес ни слова. Выхватив саблю, он замахнулся ею плашмя на слишком ревностного слугу. Сайфуддин выпустил поводья и попятился, чтобы избежать удара.

Тимур в одиночестве рысью выехал из лагеря через строй осадных машин, уже облепленных безмолвными зрителями, и поскакал к запертым воротам Ургенча.

— Передайте своему повелителю Юсуфу Суфи, — крикнул он заполнившим воротные башни хивинцам, — что эмир ждет его.

Это было проявлением дерзновенной отваги — неукротимой и восхитительной. Эмира Тимура все еще манили поединки — в своем безрассудстве он не считался ни с чем, кроме собственного расположения духа. Когда вот так он сидит на своем Гнедом под наведенными на него стрелами сотни лучников, с нетерпением ожидая своего противника, мы видим подлинного Тимура, его величие и недостатки.

Юсуф Суфи все не появлялся. В конце концов Тимур крикнул:

— Нарушающий слово теряет жизнь!