Читаем Танатонавты полностью

Обнаженные трупы рядами лежали на дюжине хромированных поддонов. На их лицах застыли гримасы предсмертных мучений. У некоторых глаза еще были открыты.

Молоденький студент, вооруженный клещами, снимал с мертвых рук обручальные кольца. У одной женщины палец опух, и кольцо никак не слезало. Студент зажал ее палец клещами, чик — и палец шмякнулся на пол.

Я тут же упал в обморок. Рауль вытащил меня наружу. Мы оба были без сил.

Мой друг оказался неправ. Правы были мои родители. Смерть омерзительна. На нее нельзя смотреть, к ней нельзя приближаться, о ней не следует говорить и даже думать.

<p>25. Лапландская мифология</p>

Для лапландцев жизнь — это губчатая масса, покрывающая скелет. Душа находится в костях скелета.

Поймав рыбу, осторожно отделяют мясо, стараясь не повредить ни одной косточки. Потом бросают рыбий скелет в то же самое место, где выловили рыбу. Лапландцы убеждены, что природа заставит скелет обрасти новым мясом, рыба оживет и через несколько дней, недель или месяцев на этом же месте их будет поджидать свежая добыча.

Плоть всего лишь украшение, а вот кости — истинное вместилище души. Так же думают монголы и якуты, которые собирают из костей скелеты убитых ими медведей. Чтобы не повредить хрупкие кости черепа, у этих народов запрещено есть мозги, хотя это и деликатес.

Отрывок из работы Фрэнсиса Разорбака «Эта неизвестная смерть»<p>26. Расставание</p>

Некоторое время спустя после нашей вылазки в больницу Святого Людовика мать Рауля решила переехать в провинцию. Много лет утекло, прежде чем мы встретились вновь.

Мой отец умер в тот же год от рака легких. Десятифранковые сигары сделали свое дело. Шпинат, спаржа и анчоусы: я пролил реки слез на похоронах, но никто не обратил на это внимания.

Вернувшись с кладбища, мать превратилась в тирана, настоящую мегеру. Она лезла во все мои дела, за всем следила и диктовала, как мне жить. Без всякого стеснения она рылась в моих вещах и нашла дневник, который я надежно, как мне казалось, спрятал под матрасом. Самые замечательные пассажи она тут же зачитала вслух моему брату Конраду, который был в полном восторге, видя мое унижение.

Я не сразу оправился после такой травмы. Дневник всегда был моим другом, которому я поверял свои мысли, не боясь осуждения. А теперь этот друг меня предал, хотя не его была в том вина.

Конрад язвительно комментировал:

— Ого, а я и не знал, что ты втюрился в Беатриску. С ее-то патлами и прыщами! Ну ты, братец, даешь.

Я делал вид, что мне все равно, но мать прекрасно знала, что лишила меня товарища. Она хотела, чтобы у меня не было друзей. Чтобы не было даже любимых вещей. Она считала, что ее одной достаточно для удовлетворения всех моих потребностей в общении с внешним миром.

— Ты мне все рассказывай, — говорила она. — Я сберегу твои секреты, буду молчать как могила. А эта твоя тетрадка… Ну и что, что мы ее нашли. Хорошо еще, что она не попала в чужие руки!

Я не стал с ней спорить. Не возразил, что, кроме нее, никто не копался под моим матрасом.

Отомстить Конраду, отыскав его дневник, было невозможно. Он его не вел. Не имел на это причин. Ему нечего было сказать ни себе, ни другим. Он был счастлив, проживая жизнь и не пытаясь ее понять.

После потери дневника, которому я изливал душу, отсутствие Рауля стало еще ощутимее. Никто в лицее не питал ни малейшего интереса к античной мифологии. Для моих одноклассников в слове «смерть» не было никакой магии, и, когда я заговаривал о мертвых, они норовили стукнуть меня по макушке: «У тебя шарики за ролики заехали, старик. Пора к психиатру!»

— Ты еще молод, чтобы увлекаться смертью, — убеждала меня Беатриса. — Подожди лет шестьдесят. Сейчас слишком рано.

Я тут же ответил:

— Давай тогда о сексе! Это молодежная тема, или как?

Беатриса подскочила на месте. Я попробовал разрядить обстановку:

— Всю жизнь мечтаю на тебе жениться!..

Беатриса бросилась прочь. Говорят, она обозвала меня сексуальным маньяком и распустила слухи, что я пытался ее изнасиловать. А еще я убийца-рецидивист. Ну конечно, как же еще объяснить мой интерес к смерти?

Ни дневника, ни друга, ни подружки, ничего, что связывало бы меня с семьей. Жизнь была отчаянно скучна. Рауль мне не писал. Я был один на этой планете.

К счастью, Рауль оставил мне книги. Он не обманул: книги — это друзья, которые никогда не предадут. Они знали об античной мифологии все. Не боялись говорить о смерти и мертвецах.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза