"Танелорн" (Выпуски 1-7)

Однако у дверей нас уже поджидает отряд бурых гвардейцев. Бурые выбегают из всех переулков как крысы из нор, заполняя всю улицу. "Проклятье" — прорычал мой спутник, доставая свой меч. Меч явно не простой, и уж совсем не похожий на распространенные здесь кривые ятаганы. Правильный трехгранник — единый золотистый кристалл, он испускает алое сияние, и это сияние явно не просто отблеск солнца в рубинах на рукояти. Вращая меч вокруг себя Азвел двинулся навстречу гвардейцам. В моей руке нет ничего, что могло бы послужить оружием, но кажется я нашел нечто такое в моей голове. Образы и слова другого мира всплыли в моей памяти, и преломились в слова и образы мира этого.

Там, где росли только злоба и боль,
Там расцветает огонь.
Снова война между людьми:
Ветер, прах погребальный прими…

Я произношу слова заклинания, и в моей душе нарастает боль. Когда она стала совсем невыносимой я почувствовал, как в моих венах рождается огонь. Вытянув руки я сложил пальцы в тот жест, который единственный может его выпустить наружу. С моих пальцев соскочил огненный шарик и полетел в направлении врагов…

Азвел пробивается к двери, вращая мечом вокруг себя. Его меч рубит ятаганы, как будто они сделаны из дерева, и за его спиной остаются трупы "бурых". Я вижу как один из гвардейцев уже готов вонзить меч в его спину, и вскинув руку в эту сторону, направляю свою магию к нему. Огненный шарик касается головы стражника, и тот вспыхивает языком ослепляюще-белого пламени. Через секунду лишь ветер уносит облачко пепла.

Азвелу наконец-то удалось прислониться спиной к стене. Безумство боя гонит к нему все новых гвардейцев, которые умирают под взмахами его меча. Огненный шарик мечется вокруг меня, не подпуская никого из бурых ближе чем на 4 шага, да и никто не проявляет особого желания приближаться. Видимо смерть от магии кажется куда страшней, чем уже примелькавшаяся смерть от меча. Необходимость сосредоточится на удержании огненного мяча, боль и ненависть подпитывающие его делают все окружающее каким-то нереальным. Боковым зрением я вижу как почти касаясь моего плеча, со свистом, пролетает ятаган и вонзается в грудь одного из "бурых" которому все-таки удалось подкрасться ко мне сзади.

Взглянув на Азвела, я понимаю что этот бросок стоил ему рассеченной руки. На его лице я уже вижу признаки усталости, ему все трудней и трудней стоять среди залившей все вокруг крови и лежащих у его ног мертвых тел. Новая волна ненависти захлестывает мой мозг и я начинаю выкрикивать слова моего заклинания бесконечной песни боли.

…Пепел и прах поднимаются к солнцу,
Пища Богов — это пепел и прах.
Море страданья — без карт и без лоций.
Меч твой сжимает искрящийся страх.
Снова огонь породит твоя злоба,
Злобу твою порождает огонь.
Пепел и небо, ни ямы ни гроба
Это ведь лучше чем трупная вонь…

Боль стала невыносимой, мир вокруг меня окрасился в красный цвет. Главное не потерять сознание, и не дать огню моей злобы сжечь меня самого. А огненный шар уже вырос до размера лошадиной головы, и от него уже сыпятся искры, столь же смертоносные, как и он сам. И спустя минуту лишь белый пепел лежит на мостовой, и его лениво гонит ветер. Да трупы тех, кого сразил Азвел, лежащие у стены. Остальные гвардейцы разбежались, страх перед магией, перед неизвестным, победил в них готовность к смерти… Я дошел до дверей дома Азвела, и упал, окончательно лишившись сил.

Вкус горькой жидкости, которой сейчас поит меня Азвел, заставил меня открыть глаза.

— Я видел, как сражались лучшие из магов — говорит он — но я некогда не видел, как заклинания такой силы творятся так быстро. Чтобы ты не говорил, но ты не простой человек.

— Это больно — раздается в отет мой слабый хрип — я не использовал ни одной из стихий, для этого надо знать места силы. Это был лишь огонь моей злости… и страха, разве злость бывает без страха.

— Ты можешь встать?

— Да.

— Они не ждали тебя здесь, но нас кто-то предал. С благословения трона и церкви сезон охоты на Ийридов открыт. Эти псы убили жену и сына… Ты знаешь что они с ними сделали?

Голос моего спутника и, теперь уже, товарища по оружию казалось бы спокоен, а глаза не выражают ничего, кроме беспросветно-черной тоски. Он приподнимает полог, укрывающий тела… Вернее то что когда-то было телами. Когда на двух обезображенных кусках мяса, большом и маленьком, я увидел остатки человеческих лиц… К этому зрелищу невозможно привыкнуть, сколько бы жизней ты не прожил. Азвел снова накрыл их, и медленно подошел к осколкам хрустального шара посреди зала.