Крам всегда храпел. Это мешало Морвену предаться размышлениям со всей подобающей сосредоточенностью. Морвену, лежавшему на нарах внизу, столько раз хотелось приподняться и постучать кулаком по скрипучим доскам, а то даже — вскочить и накрыть физиономию Крама подушкой. Но сегодня Морвен почти не обращал внимания на поросячье хрюканье Крама. Гром грохотал так оглушительно.
В душе у Морвена тоже бушевала буря.
Верхняя губа у него опухла — по ней угодил перстень старухи ваганки. Морвену было больно, но он пестовал свою боль. Его переполняли стыд и ужас при мысли о том, что он натворил. Он ударил несчастную каргу, и с этого начался мятеж. Но вдруг ему пришла в голову такая мысль: «Я хотел, чтобы она ударила меня в ответ. Я хотел этого!»
Когда началась потасовка, Морвен совладал с собой. Он почти сразу включился в борьбу. Он стрелял, бегал, подбегал с донесениями к растерявшемуся сержанту Банчу. Что-то внутри у Морвена взяло верх — наверное, инстинкт самосохранения.
«Я не должен жертвовать собой, — думал Морвен. — Пока не должен».
По прошествии времени сержант Банч даже решил, что рекрут Морвен не такой уж сопляк. Надо просто немного пообтесать парня, вот и все.
Он-то не знал, кто начал мятеж.
В бараке было темно — хоть глаз выколи. Морвен ворочался на жестких нарах. Удастся ли ему заснуть? С того мгновения — о, теперь ему казалось, что это было немыслимо давно — как он упал на колени в грязь и начал молиться, Морвена не покидало ощущение, что в него проникло Зло. Теперь оно без устали стучало у него в висках. Ему казалось, что Зло разрастается, заполняет собой мир. И он знал, что синемундирники — орудия этого Зла.
Гроза, наконец, утихла, и храп Крама стал оглушительным, невыносимым. Бедняга Крам! Морвену стало нестерпимо жаль товарища. А потом ему стало столь же отчаянно жаль всех солдат, которые спали тревожным сном в бараке.
А хозяева пустующих нар спят вечным сном на лужайке.
Морвен сел и закрыл лицо руками. Его охватило отчаяние. Ему было стыдно за то, какую роль он сыграл в мятеже. Ему было стыдно за весь мир. Но что он мог поделать? Что мог поделать вообще кто-нибудь? Морвен казался себе бесконечно маленьким, бесконечно беспомощным, ничтожной мухой, попавшей в огромную паучью сеть.
Паук подползал к нему все ближе и ближе.
Как только за окнами барака, наконец, забрезжил рассвет, Морвен вытащил из-под подушки «Дискурс о свободе» Витония и читал до побудки.
Джем лежал, глядя в обезумевшее небо.
Только когда утихла буря, юноша понял, что рядом с ним кто-то стоит. Он пришел не по аллее, а возник из-за деревьев. Сначала Джем воспринял его присутствие спокойно, он чувствовал только, что этот «кто-то» излучает дружелюбие. Но вот восточная луна выглянула из-за смятенных туч. Джем повернул голову и взглянул в таинственные, знакомые глаза — почему-то он догадался, что увидит именно эти глаза. Глаза вспыхнули и снова потемнели.
Лесной тигр.
Зверь бережно опустил лапу на грудь Джема. Джем, не мигая, смотрел в эти загадочные глаза, в глубине которых плыли и формировались странные образы. Сменялись цвета, из-за темноты казавшиеся глубокими. Их смена напоминала смещение стеклышек в калейдоскопе, но, наконец, что-то произошло, и колеблющиеся цвета преобразились в фигуру человека. Фигура покачивалась, дрожала, словно отражение на поверхности воды, но вот она застыла, и Джем увидел, что на человеке костюм арлекина. Арлекин начал танец. Джем, зачарованный, следил за этим танцем, и вдруг откуда-то издалека донеслась песенка прошедших лет:
Когда Джем очнулся, он сначала услышал только стук капель, которые падали с листвы на его лицо. Рассвет пробивался сквозь кроны высоких деревьев. Джем резко обернулся, ища взглядом разбитую карету лекаря. Кареты не было. Он лежал в чаще Диколесья. Потом он заметил, что больше не связан и на нем — крестьянское платье какого-то коричневато-зеленого цвета.
Джем приподнялся и сел.
— Придется в этом походить, — произнес чей-то голос. — По крайней мере, в начале твоего путешествия.
Джем обернулся.
Арлекин! Длинноногий, стройный, в разноцветном костюме и серебристой маске.
— Тор! Это ты! — Джем вскочил, отряхнул листья и мелкие сучки с куртки. — Но о каком путешествии ты говоришь?
— Да ладно тебе, Джем. Неужели забыл? Должен бы догадаться. Твоя жизнь в этой деревне окончена. На самом деле все, что ты знал и умел до сегодняшнего дня, должно отойти в прошлое. Детству конец, Джем. Оно стало местом, куда тебе никогда не вернуться.