Танец белых одуванчиков

Кирилл не задумывался, не терзался мыслями — а верна ли ему Тамара? Верна, неверна — какая разница? Ему от этого ни холодно, ни жарко. Они просто два хищника, обитающих в одном лесу, две отдельных диких особи, и ничего более. И ни единой общности интересов, ничего, кроме хищности натур. Поэтому она вольна вести себя, как заблагорассудится. Опасность ей не угрожает, она же хищница, она сама опасность. А потому пусть гуляет, где хочет — лес большой, всем места хватит. Даже ему с его добычей, со Светой…

Он ждал ее у офисного центра. Ждал в машине, даже не посчитал нужным выйти. Когда она покинула здание и направилась в сторону остановки, он просто посигналил, как в прошлый раз. Но тогда он еще и приветливо помахал ей в окошко, позвал по имени. Теперь не сделал даже этого. Просто посигналил, и все. И был абсолютно уверен — подойдет, куда денется.

И она действительно подошла. Молча села в машину, как-то скукожившись, сжавшись в комок. Как будто хотела спрятаться от него, от самой себя. Села на заднее сиденье, словно не считая себя достойной гордо сидеть рядом с ним. Нет, она как-нибудь, она скромненько, она сзади, не беспокойтесь…

Только почти уже доехав до дома, Света тихонько попросила:

— Мне продукты надо купить. Ты не мог бы остановиться у магазина?

Кирилл по-прежнему не сказал ни слова. Остановил машину, не открыл перед пассажиркой двери, не предложил руку. Чувствовал себя последней сволочью, видимо еще не до конца перевоплотился в циника, в хищника, еще не заматерел, но не сделал и малейшей попытки как-то смягчить обстановку. Дождался, пока она вернулась с полным пакетом продуктов и опять же не предложил помощи. Лишь выйдя из машины около ее дома, позволил себе забрать у нее тяжелый пакет.

Дома они тоже молчали. Неловкость чувствовалась в каждом движении, однако ни один из них даже не предпринял попытки исправить эту неловкость, заговорить, пошутить, разрядить атмосферу. Кирилл по-хозяйски прошел в комнату, не дожидаясь приглашения, остановился в ее центре, суровым взглядом показывая, что ждет ее. Света послушно подошла, даже не зайдя в кухоньку, не разложив по полкам холодильника купленные продукты — некогда, потом, все потом. Подошла почти вплотную, и так и стояла с опущенной головой: вот она я, берите, делайте, что нужно…

И вот эта ее покладистость, покорность, какая-то собачья преданность и бессловесность разозлили Кирилла. Ведь не за этим шел, не скотства хотел! Он, может, и циник, может, и хищник, но шел-то за любовью! Зачем она так? Почему всё так, почему всё неправильно?! Но исправить ничего не мог. А хотел? Да, хотел, но не знал, как. И некогда было, не хватило времени. Потому что уже не мог сдерживать себя, потому что слишком долго ждал, когда она снова окажется в его руках…

А потом снова был борщ, на сей раз зеленый, но опять же умопомрачительно вкусный. На второе — вкуснейший плов. Света, как и в прошлый раз, накрыла стол на двоих, но сама не ела, скромненько пристроившись на табуретке и не смея поднять взгляд на Кирилла.

— Ешь, — приказал он.

Света послушно взяла ложку и начала прихлебывать. Ее покорность вновь возмутила Кирилла:

— Почему ты такая?!

Света оставила ложку в тарелке, скукожилась на своей табуретке, как кролик перед удавом, ничего не ответила.

— Почему ты такая? — повторил Кирилл. — Почему не смотришь в глаза?! Почему ты вообще такая?!

Не смог найти подходящих слов, в бешенстве бросил ложку по примеру хозяйки, неопределенно обвел руками пространство:

— Почему? Почему всё так? Ты нимфоманка, да? Ты так любишь это дело, что готова с каждым, кто тебя пожелает?

Света вздрогнула, как от удара, согнулась еще больше, скрючилась на табуретке. Потом, не в силах вынести позора, подскочила и убежала в единственную комнату. Кирилл вернулся к остывающему борщу, проглотил несколько ложек и вновь бросил ложку. Черт! Все не как у людей! Не баба, а черт те что. Даже и не знаешь, как себя вести с нею. И угораздило же именно от этой, бесформенной-безответной, такой расплывчатой и прозрачной, получить то, чего никогда не давала ни одна другая, настоящая, женщина!

Посидел минутку-другую. И что делать? Она, видите ли, обиделась. Можно подумать, ему не обидно! Он, можно сказать, к ней душой и телом, а она… Как последняя шалава, как подстилка… Эх, плюнуть бы, уйти, забыть, как страшный сон! Так ведь не получится, он ведь уже пытался! Лезет ведь в голову и днем и ночью, зараза белобрысая!

А может, зря он так? Оно, конечно, мыслей в голову лезет множество, всяких разных, кроме хороших. А может, он все неправильно понял? Ну не может ведь быть, чтобы она оказалась такая. Такие — они все другие, совсем-совсем другие. Уж если женщина беспутна — так беспутна во всем. А эта… С виду скромная такая, ласковая. А голос, а картавость эта? Бесконечное смущение, покраснение по поводу и без. Разве беспутные женщины так себя ведут? Попробуй-ка заставь распутницу покраснеть да смутиться! Она тебе в лицо нагло рассмеется. А Света…