Танец «Дели»

ЕКАТЕРИНА. Ритм твоего сердца. Стук твоего сердца твоя музыка. Положи правую руку на сердце, закрой глаза и послушай.

Екатерина кладет правую руку себе на сердце, закрывает глаза, на несколько секунд замирает, потом открывает глаза, убирает руку.

ЕКАТЕРИНА. Вот наша музыка, под которую мы танцуем. Все люди без исключения. Мы танцовщики, мы танец, мы конец танца. Все причины и следствия выходят из этой музыки и возвращаются обратно. Когда музыка закончиться, твой мир снова уйдет внутрь твоего сердца, откуда он и вышел.

АНДРЕЙ. Ты можешь слышать этот ритм, своего сердца всегда, каждую секунду?

ЕКАТЕРИНА. Я всегда его слышу.

АНДРЕЙ. Но я и другие люди нет. Мы не можем каждое мгновение прислушиваться к биению своих сердец. Нам нужно чинить машины, заниматься сексом и резать своих свиней.

ЕКАТЕРИНА. А зачем прислушиваться? Нужно просто ощущать этот ритм всем своим существом.

АНДРЕЙ. Но я не могу. Моя жена выпила две банки снотворного, из-за того, что я сказал ей, что люблю другую женщину. Что я люблю тебя. И теперь мы сидим здесь в этой больнице, где повсюду запах смерти, и где между нами моя несчастная жена, которая отравилась из-за нас. И я не могу не чувствовать своей вины. Разве ты не чувствуешь себя виноватой в том, что случилось?

ЕКАТЕРИНА. А разве обязательно нужно искать виноватого, разве это необходимо, чтобы обязательно кто-нибудь был виноват? Разве нельзя обойтись без вины и без виновного. Неужели сострадание не сможет заменить поиски виновного? Сострадать гораздо важнее, чем искать того, кого можно обвинить.

АНДРЕЙ. Ну, а как же Освенцим?

ЕКАТЕРИНА. Какой Освенцим?

АНДРЕЙ. Ну, тот самый Освенцим, где из еврейских детей делали мыло, разве там нет виноватых?

ЕКАТЕРИНА. А при чем тут Освенцим? У тебя, что там погиб кто-нибудь из близких?

АНДРЕЙ. Да, нет. Просто привожу пример первое, что приходит тебе на ум.

ЕКАТЕРИНА. Странно, что это первое что приходит тебе на ум.

АНДРЕЙ. Но как же с этим быть?

ЕКАТЕРИНА. Отпустить.

АНДРЕЙ. Но я не могу, не могу.

ЕКАТЕРИНА. Нужно набраться смелости и однажды прижечь себя куском раскаленного железа. Нужно найти в себе сострадание. Потому что только сострадание избавляет твой ум от Освенцима и от поиска виноватых.

Входит медсестра.

МЕДСЕСТРА. Ну, вроде бы все обошлось. Ваша жена пришла в себя. С ней все в порядке. Будет жить. Можете вздохнуть и выдохнуть. Сейчас к ней нельзя, она спит. Идите домой, и приходите завтра с утра. И доктор с вами встретится тоже завтра с утра.

Андрей встает, подходит к Екатерине, обнимает ее. Они стоят обнявшись.

ЕКАТЕРИНА. Девушка, оставьте нас одних, хорошо?

МЕДСЕСТРА. Да, да, кончено. Просто нужно, чтобы вы кое-где расписались, это такая формальность…

ЕКАТЕРИНА. Через полчаса, если можно?

МЕДСЕСТРА. Хорошо. Я зайду позже. Может быть, вам нужно валерьянки?

ЕКАТЕРИНА. Нет, нет. Ничего не нужно.

АНДРЕЙ. Нам нужно поговорить.

МЕДСЕСТРА. Извините.

Медсестра уходит. Екатерина и Андрей стоят обнявшись. Андрей опускает руки, отходит от Екатерины, садиться на диван.

Пауза.

АНДРЕЙ. Знаешь, для меня было легче, если б она умерла.

ЕКАТЕРИНА. Потому что ты боишься.

АНДРЕЙ. Чего?

ЕКАТЕРИНА. Всего. Ты трус, Андрей. Ты боишься себя, боишься окружающего тебя мира. И единственная ценность, которая у тебя есть, это наша с тобой любовь, но ты не веришь в нее, тебе мешает призрак несуществующего Освенцима в твоей голове. Ты в сам находишься в этом Освенциме. Ты еврейское дитя, из которого жизнь делает мыло, чтобы правозащитники разных стран могли намылить свои руки перед тем, как идти на свои митинги. Даже сейчас, когда я произношу эти слова тебе делается страшно, потому что вместо подлинного сострадания в твоем сердце только концепции. Концепция добра, концепция справедливости, концепция Холокосты. Тот, кто сострадает, тот ест пищу грязными руками, а тот, кто тщательно мылит руки перед едой, тот увеличивает потребность мыла на мировом рынке. Мыла изготавливается все больше и больше, но руки при этом чище не становятся. Ты думаешь, есть две чаши весов. А на самом деле, у этих весов только одна чаша. Есть только одна чаша, и на ней ничего не взвешивают, из этой чаши пьют. Пьют свою жизнь. Каждый свою жизнь. И не нужно превращать Грааль в продуктовые весы. Ты меня любишь в следствии одних причин, а твоя жена отравилась в следствии других причин. Тут нечего взвешивать, тут нужно пить.

Долгая пауза.