Как мил, как трогателен сей незабываемыйПод детской грудью слабый поясок…Богиня-девочка еще, она испугана,А рок ее – крушительно высок.Но зачинается пусть лирами, пусть ветрамиТомящий звук оттуда, с неба к нам,Но стало ясно мне, что воля к танцу смутная,Уже дана девическим ногам.И вот, задумчиво, и вот на кудри строгие,Веночек бедный возложив,Девица двинулась. Отсель – богиня узнана:Лик Терпсихоры снова жив.Все избывается, стирается, минуется…Нам ничего уже не превозмочь,И лишь торжественно восходит над солдатами,Над русским эллинством и надо мною ночь.К архивным таинствам зачем с вечерним поездом,Когда в умы, как зверь, молчанье залегло,Куря и сетуя, смеясь над пассажирами,Мы выехали в Царское Село?Спускались сумерки, взирали на солдатчинуБессонные глаза больших прудов:Богиня беленькая танцевала в воздухе.Острил сосед… О грустный мой улов!Всё, всё я уловил, последнейший в последнейшем,И призвук лир вошел в чуму труда.Прощай же, девушка, из мифа в парк пришедшая,Из сада в сон, из сна – как знать куда?Июль 1930, Харьков«Слежу тяжелый пульс в приливах и отливах…»
Слежу тяжелый пульс в приливах и отливах,Ах нет, не бытия, но крови к голове;Слежу убожество в совете нечестивых;Слежу любовников, любящихся в траве;Слежу автомобиль, что борзо мчит кретинаК заведованью мной и счастием моим;И густопсовых душ щекочет ноздри псина,И рабских очагов глаза терзает дым…Слежу, как я тебя тихонько разлюбляю;Как старится лицо; как хочется вздремнуть;Как дворник мочится, почти прильнув к сараю…Живем мы кое-как. Живем мы как-нибудь.Слежу, слежу, слежу, как тяжелеет тело,Как сладко и легко прилечь и закоснеть,Как нечто надо мной навек отяготело;Как стал я замечать постель, одежду, снедь…Слежу на серебре темнеющие пятна;Слежу за сменой дней, правительств и манер…Почто мне стала жизнь незрима и невнятна?Почто я не делец? Почто не инженер?И статистически сверхобъективный метод,Всю политехнику желаний, злоб и скук,Почто я так легко могу отдать за этотПустой глоток вина и пьяный трепет рук?Так я бреду сквозь вихрь меркуриевой прыти.У бабушки-души слипаются глаза…Дымится для меня амброзия в корытеИ сердце пылкое похоже на туза.Но многомерности нещадным дуновеньем,Я верю, освежусь и я когда-нибудь;И я когда-нибудь по этим же каменьямСмогу, увидев всё, невидимым мелькнуть.1930-1931«Жизнь томительно пятиться…»
Александре Николаевне Рагозиной