Танец гюрзы

– Вот и разбери этих баб… то приемы рукопашного боя и мимика Штирлица, а то раз – бац! – и в отказ, то бишь в отвал… Ого!

Последнее восклицание относилось уже к обнажившейся груди Алисы, которую в этот день не видел, кажется, только ленивый: как уже упоминалось, она по-прежнему была в фокинской рубашке, надетой на голое тело.

Глава 6 Имя Робина

– Ну и что же теперь будет?

– А будет то, что если ты не бросишь эту бутылку, то очень скоро снова убатонишься, – проговорил Свиридов, окидывая взглядом шатающуюся фигуру Фокина, который ни секунды не мог усидеть на месте, а шлялся по комнате, натыкаясь на собратьев по несчастью и элементы мебели.

– Ч-че? – неадекватно отреагировал на слова Владимира пресвятой отец.

– Великаго дара расточив богатство, с бессмысленныя скоты пасохся окаянный, – гнусаво проговорил Свиридов и молниеносным движением выхватил бутылку из рук отца Велимира. – Д-дай сюд-да!

– А-а… ты… прокля… отлучу…

– Воистину капут, – закончил Свиридов, двумя огромными глотками пропев отходную молитву остававшейся в бутылке водке.

Фокин злобно выругался и присел на низкий пуфик. Потом взял с полки какую-то коробочку гробовидной формы и начал вертеть ее в руках с таким идиотским видом, что, как ни были угрюмы и настороженны протрезвевшие от свалившихся на них проблем гости-пленники, по комнате прокатился сдавленный смех. …Вероятно, Афанасий нажал на какую-то кнопку, потому что «гробик» внезапно раскрылся, и из него на манер чертика из табакерки выскочил скелет с огромным мужским достоинством в рабочем состоянии, и защелкал челюстью. Послышалось какое-то жужжание, а потом из коробочки послышался гнусавый голос, с жутким акцентом выговаривающий сочную немецкую брань, в которой навязчивым лейтмотивом повторялось:

– Швайн… швайн… русиш швайн…

От неожиданности Фокин выронил коробочку и подпрыгнул так, что пуфик жалобно хрустнул, и Фокин свалился на пол вслед за раскрошившимся скелетиком, оборвавшим свой монолог на самой трагической ноте.

– Ну, Афоня… как говорится, подпись под иллюстрацией: «Однажды два ежа, бля, упали с дирижабля», – пробормотал Свиридов, задыхаясь от душащего его истерического смеха. – Прямо как из анекдота…

– Какого еще анекдота? – проворчал Фокин, поднимаясь и потирая ушибленный бок.

Истерически прыснули две девицы, а доселе мрачный господин со впалыми щеками продолжал смеяться и в изнеможении откинулся на спинку дивана.

– Так какого анекдота? Че ты мне тут…

– Да есть такой анекдот. Про тебя, Афоня. Поймали дикари-людоеды американца, француза и русского. Вождь племени и говорит: в общем, так. У нас подходит время обеда. Сейчас дадим каждому из вас по три свинцовых шара и посадим в наглухо запертую хижину. Кто сумеет меня рассмешить с помощью этих шаров, того мы употреблять в пищу не будем.

Отлично. Через час приходит вождь к французу. Тот встал на один шар, а двумя другими начал жонглировать. Вождь посмотрел на него, скривился и говорит: «Да у нас так каждый младенец умеет. Сожрать его!»

Приходит к американцу. Тот настругал деревяшек, устроил кегельбан и ну свинцовыми шарами играть в кегли! Вождь посмотрел и говорит: «Да это че, у нас такая игра каждое воскресенье. В кишках уже сидит. Так что придется тебе, упитанный парень из НАТО, пойти на бифштекс».

Приходит к русскому. Заходит в хижину, все племя ждет снаружи. Вдруг выскакивает вождь, дико хохочет, аж загибается и кричит: да отпустите этого русского к черрртовой матери!

– Но что произошло, вождь? Чем это он тебя так рассмешил?

– Да вот… захожу я в хижину, а этот идиот сидит и горько плачет. Я говорю: «Ты что плачешь, русский?» А он и отвечает: «Пропала моя головушка… один шар я пропил, другой потерял, а третий… сломал!»

Фокин отрывисто захохотал. К нему присоединилась примерно половина присутствующих.

– Ну что эта-а тако-ое, – укоризненно протянул толстый господин, и в этот же момент дверь открылась, и на пороге возник здоровенный парень в строгом черном костюме и с автоматом наперевес.

– Кажется, сейчас нас будут бить, – медленно проговорил Фокин.

– Возможно, ногами, – подытожил Свиридов.

Парень потоптался в дверном проеме и наконец проговорил отнюдь не агрессивным тоном:

– Который типа поп, то есть священник… значит, на выход.

– Да ты че, Валентин, забыл, как меня звать, что ли? – медленно произнес Фокин и пнул сломанный пуфик. – Еще несколько дней назад гулял вместе со мной на свадьбе… а тут с вещами на выход, и, как говорится, ни богу свечка ни черту кочерга.

Непонятные морализаторские рассуждения Афанасия увенчались малоразборчивым бормотанием, сквозь которое только изредка прорывались короткие матерные слова.

– Давай, не болбочи, – равнодушно проговорил парень с автоматом. – Поднимай задницу и двигай.

* * *

Пошатываясь от нахлынувших алкогольных эмоций, Фокин вошел в просторную комнату, в которой перед этим проводили душеспасительные морально-воспитательные беседы с Базилио и Алисой. Кстати, оба они находились там же.