Танец гюрзы

– Подробности твоей личной биографии? – воскликнула она. – Подробности твоей личной биографии? А ты сам не можешь вычленить из всей своей занимательной и обширной жизни один маленький, незаметный… будничный, я бы сказала даже, эпизод… Это было двадцать девятого сентября девяносто третьего года. Конечно, ты даже не помнишь этот день. А вот я… я – помню. В этот день убили моих отца и мать. Их предал человек, которому они доверяли, как себе, и которого я считала своим лучшим другом. Человек, которого нашли мертвым в какой-то грязной канаве.

– Двадцать девятого сентября девяносто третьего года? – пробормотал Фокин. – Позвольте… но ведь в этот день… в этот день…

И в его памяти неумолимо, как труп утопленника на поверхность разлившейся бурной реки, всплыли негромкие, размеренные слова, сказанные совсем недавно вот такой же тихой майской ночью: -…и вот этот парень, который валяется тут перед нами, – это Артур, шофер и личный телохранитель Бжезинского Владимира Казимировича, убитого двадцать девятого сентября девяносто третьего года в собственной квартире. Пять лет… да, прошло почти пять лет.

Фокин упорно не мог вспомнить, кто произнес эти еще недавно такие малозначащие, а теперь, быть может, определяющие и в его, Афанасия, жизни, и в жизни этой хрупкой молодой женщины с искаженным от гнева и боли лицом и лихорадочно сверкающими глазами слова.

И тут ответ пришел. Свалился, как острие гильотины на голову осужденного. Как же так он мог забыть! И сколько же надо выпить, чтоб из памяти хоть на мгновение ушли эти короткие слова: Робин. Стрелец. Два кодовых имени его лучшего друга.

Владимира Свиридова.

И это именно Володька сказал о смерти Бжезинского тогда, на стройке. Афанасий был феерически, раблезиански пьян, но он помнит, как он хотел спросить у Свиридова: а кто, собственно, отработал Бжезинского и его жену? – но слова буквально застыли на его губах.

Разве мог он тогда предполагать, что ему предстоит вспомнить эту сцену буквально через два с половиной дня, стоя, как под прицелами расстрельной команды, перед глазами этих людей, невесть откуда взявшихся, но осознающих свое право говорить таким образом с ним, отцом Велимиром, с ним, Афанасием Фокиным, бывшим офицером спецназа ГРУ?

Шепелев, казалось, и не слышал этого короткого разговора между Фокиным и Алисой. Он стоял лицом к окну и смотрел на свое отражение в черном окне, плотно залепленном сгустившимися ночными сумерками.

И вдруг – совершенно неожиданно для всех – негромко рассмеялся.

Алиса резко обернулась.

– Что вы нашли во всем этом смешного, господин Шепелев? – произнесла она.

Тот медленно повернулся. На его лице все так же играла холодная полуулыбка, но в глазах светилось нечто иное – трезвый, прагматичный, циничный расчет.

– Просто мне очень понравилось, как вы, Алиса Владимировна, выразили желание собственноручно пристрелить господина Фокина, – проговорил он. – Полагаю, вы планировали отконвоировать его в подземные коммуникации марковского бункера – туда, за двери, где роится куча длиннейших галерей, шахт и штреков, – и там преспокойно пустить пулю в замечательный пастырский затылок. Место настолько малопосещаемое, что труп найдут лет эдак через триста. Если вообще найдут, конечно. Клиент очень благодарный – сам себя исповедует, заочно прочтет отходную молитву, а то вам сразу, не отходя от кассы, отпустит грех смертоубийства. Хоть он и смертный. Как вам такое развитие событий, бесценнейший господин Фокин?

– Да вы что, с ума тут все… посходили? – пробормотал отец Велимир, судорожно вцепившись себе в бороду…

То, что произошло через доли секунды после этой фразы, сложно поддается описанию, но тем не менее вполне укладывается в мозгу.

Фокин подскочил на месте, как длительно воздерживавшийся горный козел, завидевший на склоне горную, соответственно, козу, и без разворота ударил левой ногой в живот стоящего за ним Валентина с автоматом. Тот отлетел метра на три, к самой двери, и, въехав головой в дверной косяк, потерял сознание: так был силен удар.

Впрочем, Афанасий тоже не удержался на ногах, потому как такие показательные акробатические пируэты из боевого арсенала какого-нибудь Джеки Чана требуют прежде всего прекрасной координации движений и превосходного функционирования вестибулярного аппарата. Все это после столь сильного кутежа работало у Афони со скрипом…

Падая, Афанасий ухватился за плечо оторопевшей Алисы и тут же получил от нее такой удар в переносицу, что его развернуло и ткнуло носом в пол.

Алиса бросилась вперед и сомкнутыми перед собой кулаками нанесла неотразимый удар в основание черепа Фокина – прием, который мог бы в таком роскошном исполнении вырубить любого нормального здоровенного мужика.

Но в том-то все и дело, что пьяный Афанасий Сергеевич не относился к числу нормальных мужиков. Этот удар не только не лишил его чувств-с, но, напротив, несколько отрезвил.