Танец гюрзы

Свиридов молчал, не зная, что должен и что не должен говорить. Конечно, он прекрасно понимал, по какой причине так изменился в лице Фокин. Афанасий знал истинного убийцу Владимира Казимировича и Марины Алексеевны. Тогда это не было преступлением, потому что было просто исполнением долга. Бжезинский был нечистоплотным и максимально криминализированным дельцом, по которому плакала тюрьма.

Но этот человек был отцом сидящей перед ним женщины. Его, Свиридова, жены.

Свиридов так и не нашелся что сказать. Да этого и не потребовалось. Потому что дверь распахнулась и на пороге возник Шепелев.

– А-а-а… – протянул он, увидев Владимира. – А вы-то как сюда попали?

– Представьте себе, посредством последовательного переставления ног, – ответил Свиридов, ощущая такое опустошающее облегчение, какого не испытывал уже давно. Более того, он был рад появлению хоть кого-то, да хоть самого дьявола, потому что это избавляло его от необходимости что-то говорить Алисе, уже заклеймившей его как убийцу.

Правда, пока только заочно. Но скоро она все равно узнает правду…

Шепелев стремительно вошел в комнату, за ним Маркелов и еще трое. Двое с пистолетами, один с укороченным автоматом «АКМ-У».

Один из вооруженного анонимного трио подошел к Свиридову и скомандовал:

– Р-р-руки за голову!

– Простите, не понял, – тихо проговорил Свиридов. – В чем дело?

– Я же спросил: как вы здесь оказались? – холодно проговорил Шепелев и искоса взглянул на Алису, смотрящую на него широко раскрытыми глазами. – А вы начинаете умничать. Вот и извольте отвечать за свои слова.

– Я это… фигурально, – поспешно проговорил Владимир, изображая на лице высшую степень озабоченности, тревоги и недоумения.

– Ты давай базарь нормально, – в рифму перебил его фээсбэшник с автоматом и вопросительно посмотрел на своего шефа Шепелева.

Свиридов поспешил воспользоваться образовавшейся паузой и быстро затараторил:

– Я, значит, это самое… вышел в коридор и наткнулся на тех… которые валяются вон на том диване. И дверь… она была приоткрыта, а тут люди… Алиса и отец Велимир. Я испугался, что им плохо, и начал приводить их в чувство… вот так…

– По всей видимости, у вас не самые плохие познания в медицине, – прервал его Шепелев. – Я вот только одного не могу понять: какого черта вы мешаете следствию? Обвиняемые…

И тут уже Януарий Николаевич был перебит на полуслове. Алиса с трудом приподнялась на диване, невзирая на то что Владимир пытался удержать ее в горизонтальном положении, и воскликнула:

– Это кто обвиняемый, господин Ян? Это я обвиняемая? Наверно, потому, что считаете меня причастной к убийству Маркова, вы оставили меня валяться здесь с проломленной головой, да еще вкололи лошадиную дозу снотворного? Хотя отлично знаете, что я здесь именно для того, чтобы убить Маркова… но не успела выполнить нашей с вами договоренности, потому что кто-то меня опередил… И не исключено, что это были вы!!

Свиридов остолбенел. «Я здесь именно для того, чтобы убить Маркова!..» «Наша с вами договоренность!» О господи!

Так, значит, Алиса была связана с этими малосимпатичными субъектами?

– То есть вы предполагаете, что я промышляю кидняком, Алиса Владимировна? – вкрадчиво прошипел Януарий Николаевич.

– Почему… предполагаю? Я в этом просто уверена. Иначе вы не стали бы так поступать со мной.

Майор ФСБ резко выдохнул:

– Ну что ж, Алиса Владимировна, вероятно, вы правы. Вероятно, мы оба заблуждались, начиная наше сотрудничество. Впрочем, эти заблуждения легко устранить.

Он махнул рукой, и Алису грубо сорвали с дивана…

– Полегче с ней, она еще очень слаба после ваших инъекций! – не выдержал Свиридов.

В ответ он получил такой удар по голове, что едва устоял на ногах, а в глазах заходили черные и белые полосы.

– Разбудите и этого, – сказал Шепелев, кивнув на отца Велимира. – Стоило ему колоть снотворное, чтобы теперь будить, – проворчал Маркелов.

– Кто же знал, что все так произойдет, – отозвался Шепелев и свирепо взглянул на Свиридова.

Владимир понял, что его сработанное под «случайного лоха» лепетание не прокатило.

Фокина будили долго. Не меньше пяти минут. Сначала трясли за плечо и колотили по щекам, но от толчков и раскачиваний массивная туша лишь слабо колыхалась, а удары по щекам гасились хоть и не особо внушительной и окладистой, но тем не менее какой-никакой бородой. Потом его начали попросту пинать ногами, а затем охаживать прикладом автомата Калашникова.

Наконец Афанасий Сергеевич подал признаки жизни.

Он сдавленно замычал, а потом на багровой физиономии, расцвеченной несколькими мелкими и одной – на лбу – очень даже внушительной ссадиной, проклюнулся мутный невидящий глаз.

Вслед за ним – через гроссмейстерскую паузу – и другой.

– Очнулся, скотина, – произнес Маркелов, который тоже внес свою лепту в пробуждение добра молодца. – И кто бы мог подумать, что вот такая гляделка способна высмотреть башку человека с полутора километров, а потом шлеп – и в «десятку»?