Танец кружевных балерин

Никакого чая Снежана не хотела. Ей пора домой, чтобы рассмотреть фотографии, которые она так бесцеремонно стащила из альбома. Но уходить без чая, к которому она сама принесла печенье, было подозрительно.

– Народу на похороны пришло совсем мало, – сказала она для поддержания разговора. – Неужели к Лидии Андреевне больше никто не ходил? Как же грустно так жить, наверное.

– Да почему ж не ходили. Бывали у нее люди. А в последнее время вообще как медом намазано стало. Как-то я пришла, а у нее женщина какая-то сидит. Участливая такая, все по руке ее гладила. А потом как-то в подъезде с хлыщом каким-то столкнулась. Блондинистый такой, дорого одетый. И фифа с ним. Я по лестнице поднималась, видела, как они из квартиры выходили.

Один из трех С в детстве был блондином. И женщина тоже вполне могла оказаться из этой подозрительной троицы. Или фифа. Правда, это еще доказать надо. Отмаявшись пятнадцать минут и выпив чашку чая, Снежана попрощалась с Галиной Михайловной и собралась уходить.

– Снежаночка, а коробка из-под печенья как же? – спохватилась пожилая женщина. Давай я в пакетик переложу, а коробку заберешь. Красивая она.

Снежане на всякий случай был нужен повод наведаться в эту квартиру еще раз.

– Не надо, Галина Михайловна, – бросила она на ходу. – Я как-нибудь потом заберу. Загляну по-соседски.

– Ну, как хочешь, – согласилась та.

Взлетев на свой третий этаж, Снежана вбежала в квартиру, заперла дверь, бросилась в мастерскую, уселась за стол и вытащила из-за пазухи драгоценные фотографии. С той, что поменьше, улыбались три юные мордашки. Открытые и славные. Светлоголовый мальчик с ангельским лицом, действительно похожий на актера Видова. Темноволосая красавица с тонкими чертами и выразительными глазами. Понятно, почему Елена Сергеевна назвала эту Сашу королевой школы. И крепкий, судя по веснушкам, рыжий парень с упрямо сжатыми губами и беспокойным взглядом. Видимо, тот самый моряк, которого Надежда Строгалева взяла на воспитание.

Отложив эту фотографию, Снежана потянулась за второй и быстро отыскала на ней всех троих. Шапкина Александра, ну да, эту фамилию и называла учительница из восьмой школы. Баранов Александр, и тут память ее не подвела. Белокопытов Александр, вот как звали красавчика-блондина. «Три С» перестали быть анонимной троицей, а приобрели для Снежаны имена. Осталось только понять, как разыскать их теперь, спустя тридцать с лишним лет, чтобы понять, имеют ли они отношение к убийству.

* * *

Десять дней назад. Александра

Последнее время Саша не переставала себя удивлять. Она совершала поступки, на которые считала себя неспособной. Авантюрность, присущая ей в юности, осталась в далеком прошлом. По крайней мере, она искренне так считала, и вот сейчас, разменяв шестой десяток, организм требовал безумств, и она сама не знала, что именно стало отправной точкой.

Возможно, причиной отказа тормозов была стремительно меняющаяся вокруг жизнь. Доктор Александра Белокопытова практически кожей испытывала чувство нарастающей опасности. Иногда ей казалось, что все вокруг сошли с ума и она существует внутри сумасшедшего дома, ограниченная его стенами и не имеющая возможности выбраться на свободу.

Даже ее мудрые любящие родители были подвержены всевозрастающему градусу безумия, и Саша понятия не имела, как это остановить. Иногда ей начинало казаться, что это с ней что-то не так, потом накатывало резкое чувство бессилия от того, что она не может ничего изменить, и отчаяние, что так неумолимо уходит время, последнее, отмеренное ей природой время до старости, которое она вынуждена тратить на негатив.

Иногда Саша просыпалась ночью и размышляла о том, как она вообще могла допустить, чтобы с ней произошло все это. Почему она не предусмотрела все возможные варианты, не предприняла никаких попыток что-то изменить, пусть не для себя, что уж теперь, если впереди ничего, кроме старости, но хотя бы для единственной дочери, для Алисы, которая как раз жила так, как будто ничего страшного не происходило.

Поколение тридцатилетних вызывало в ней живейший интерес, потому что их жизненные установки, которые невозможно было даже назвать принципами, не подвергались ни анализу, ни логике. Они продолжали работать, зарабатывать деньги, вечерами ходить в бары и рестораны, где было не протолкнуться именно от молодых, красивых и ярких людей, весело смеющихся, активно жующих и горячо обсуждающих что-то поверхностное, не имеющее никакого значения.

Это поколение было… легким. Да-да, именно легким, потому что привыкло жить не задумываясь, точнее даже, скользить по поверхности жизни, едва ее касаясь, чтобы не взбаламутить, не поднять волны. Без цели. Без принятия ответственности за другого. Без чего-либо, хотя бы отдаленно напоминающего страдание. Поколение бабочек.