Танец меча

— Отдай, женщина, писчебумажную принадлеж­ность! — потребовал Хаврон. — Для чувств заведе­на отдельная страница! Трем я нравлюсь почти на­верняка: они мне регулярно улыбаются. С четырьмя я ходил в театр, с двумя мы ели русские бублики с маком. Одна сказала: «Эдя! Я тебя обожаю!», когда в кухне я плеснул на нее кипятком. В такие минуты люди всегда открывают, что у них на сердце.

Зозо откинула со лба волосы. Она не понимала, как у нее, такой мудрой, мог образоваться такой без­алаберный братец.

— Четыре нравятся мне. Пять меня терпеть не могут, но две из них скажут «да» на шестьдесят про­центов, одна — на девяносто, еще одна — на двад­цать пять. Первая из спортивного интереса, дру­гая — чтобы испортить мне жизнь… Номер пять начнет бормотать, что я очень хороший, но мы раз­ные люди. Но если поднажать и действовать через маму, то согласится. Номер восемь скажет «да» на сто процентов, но на другой день передумает. По­том снова скажет «да», посоветуется с подругами и снова передумает.

— Хаврон, ты невыносим! Переводить чувства на проценты! В женщине должна быть загадка! — в вос­торге взвизгнула Зозо.

Эдя цокнул языком.

— Где ты прочитала эту чушь? В женщине не за­гадка должна быть, а разгадка. Загадки-то каждая за­гадывать умеет… Но буду откровенен! В моей ариф­метике есть вопрос с подвисанием. Будущие дети. Девушка мне нужна тихая, добрая, домашняя, а то ро­дится от нее еще одно «я» — чего я с ним делать буду?

Зозо умилилась. Самокритичный Эдя ей нравил­ся. Правда, таковым Хаврон оставался недолго.

— Но я-то еще ладно! А вот если родится еще один Мефодий… — продолжал он.

Услышав такое про Мефа, Зозо вспыхнула и на­несла брату удар ниже пояса.

— А как же Аня?

Хаврон вздрогнул и быстро ответил:

— Аня — это совсем другое.

— Другее, чем эти двенадцать клуш? Почему ее даже в списке нет?

Ответить Эдя не успел. Из коридора раздался вопль. В следующую секунду в комнату, пятясь, вва­лился Игорь Буслаев.

— Там, там! Только я форточку открыл, а отту­да… — крикнул он, задыхаясь.

Эдя и Зозо одновременно задрали головы. В комнату влетел диатезный купидон в сваливаю­щейся офицерской фуражке. Кроме фуражки, на купидоне имелся пояс с пистолетной кобурой, за­вершающей его наряд. Крылышки у купидона тре­щали как несмазанный пропеллер. Вместо лука он держал небольшой арбалет, который был для него слишком тяжел. Заряжен арбалет был не болтом, а настоящей купидоньей стрелой с наконечником в форме сердца.

— Так это ж купидон! — сказала Зозо.

— Хто? — прохрипел Игорь Буслаев.

— Ну амур!

Пролетев над головой у Зозо, купидон, он же амур, плюхнулся на шкаф и свесил ноги. Потом, гля­дя на Игоря Буслаева, значительно расстегнул кобу­ру. Папа-Буслаев на всякий случай схватил с дивана подушку, собираясь защищаться от пуль.

Однако пистолет из кобуры так и не появился. Купидон достал вначале огурец, а затем розовый носочек, внутри которого лежало нечто твердое. ¦ Огурец он откусил, предварительно для стерильности поплевав на него и протерев верхом фуражки.

Потом ткнул в Эдю пальцем и строго спросил:

— Эдуард Хаврон? Эдя закивал.

— Вам посылка!

— От кого?

Купидон достал из-за пазухи почтовую карточку и энергично встряхнул ее, пробуждая дремлющие буквы:

«Дорогой Эдя!

Прими этот скромный подарок и впредь никог­да не забывай поздравлять своих знакомых фей с днем рождения! В маленькой женщине может по­меститься очень много обиды.

Твоя Трехдюймовочка».

— А где скромный подарок? — жадно спросил корыстный Хаврон.

Купидон достал из носка стеклянный шар и раз­махнулся, притворяясь, что сейчас бросит его Эде. Тот приготовился ловить.

— Ага, щас! Конфеты гони! — заявил диатезный младенец.

Эдя метнулся на кухню и секунд через десять принес плавленый сырок, кусок колбасы и — непо­нятно зачем — новый кусок хозяйственного мыла.

— Это теперь такие конфеты? — ехидно поинтересовался купидон, заталкивая в кобуру мыло вслед за колбасой. Плавленый сырок не влезал, и его пришлось смять. Это купидона не смутило. Он был стре­ляный воробей.

Застегнув кобуру, купидон застрекотал крылыш­ками, взлетел и бросил Эде шар.

— Форточку открывай! Или ждешь, что я попрусь на кухню? — пискляво потребовал он у Игоря Бус­лаева.

Папа Мефа кинулся распахивать форточку. Уже почти покинув квартиру, купидон повернулся и, дву­мя ручками подняв тяжелый арбалет, выпалил в него в упор. Игорь Буслаев не успел даже вскрикнуть. Стрела с сердечком вместо наконечника прошила Игоря Буслаева насквозь, вильнула, попала в грудь Зозо и навеки затерялась где-то между легкими и бронхами.

— Благодарствую!.. Люби жену! А ты его иногда слушайся! — сказал диатезный младенец и улетел, волоча за собой арбалет и брякая мылом в кобуре.

Игорь Буслаев, пока еще ничего не осознавший, тупо ощупывал рукой грудь. Крови не было. Раны тоже. Ну и дела творятся тут, на Северном бульваре!