Танец меча

Ханжество — это когда гово­ришь правильные вещи, не подклю­чая голову и не касаясь их сердцем. Доспехи из ханжества самые проч­ные. Их невозможно пробить. Хуже ханжества ничего нет.

Книга Света

Продавщица с ужасом смотрела на взъерошен­ного молодого человека, держащего в руках здоро­венную куклу. В магазине-стекляшке она была одна, и ей в голову лезли всякие нехорошие мысли о нар­команах, которые могут загрызть за несколько де­сяток. Рядом со взъерошенным молодым человеком переминался здоровенный лоб со щенячьим лицом, могучие плечи которого перегораживали дверной проем.

— Девушка, ау! У вас селедка эсэсовская есть? — сердито спросил взъерошенный.

— Какая? — испугалась продавщица.

— Ну эс-эс? Слабосоленая! — пояснил взъеро­шенный, нежно постукивая головой куклы о при­лавок.

— Н-нету.

— Тогда гоните торт!

— А деньги? — робко спросила продавщица.

Напоминание о деньгах взъерошенному не по­нравилось. Брови у него встали торчком, как ежи­ные иголки.

— Н-но! Я забыл бумажник в лимузине! — сказал он, поворачиваясь к своему спутнику. — Мошкин, плати! Подчеркиваю: все налапопам. Мне чужого не надо!

Здоровенный лоб вздохнул и, томясь, послушно заплатил. За годы их знакомства таких «налапопамов» набралось столько, что хватило бы на авиаби­лет до Гаити.

— Умница! Так держать! — одобрил коротень­кий. — И не чихай на меня вирусом жадности! Не люблю!

— Я не чихаю!

— А я говорю: чихаешь! И не спорь, а то врублю внутреннего хохла — пожалеешь!

Дождавшись, пока торт завяжут бечевкой, Чимоданов взял его под мышку, а Зудуку, схватив за ногу, перекинул через плечо.

— Пошли! — велел он Мошкину. — Чего на тетю смотришь? Сдачи ждешь или влюбился?

Мошкин, задохнувшись, замахнулся на него, задев колокольчики счастья, которые, по секрет­ной директиве Лигула, вводил в моду еще Арей и которые теперь его усилиями висят почти во всех ночных магазинах и гостиницах. Суть этих колокольчиков состоит в немедленном вызове дежурных комиссионеров и суккубов и, следова­тельно, более равномерном распределении их по планете.

В доме, куда их по большому секрету пригласила Ната Вихрова, лифт внушил себе, что ему пора на ремонт, о чем и вывесил табличку. Мошкин и Чимоданов потопали по лестнице. Им надо было на двенадцатый, но уже на седьмом этаже Чимоданов уселся на ступеньки, открыл коробку и руками стал пожирать торт.

— Все! Баста! Я не нанимался таскать тяжести на такую высоту! — заявил он.

Евгеша Мошкин с ужасом уставился на его по­крытые кремом пальцы.

— Ты озверел? Это же подарок от нас двоих, да?

— Подчеркиваю: по барабану! — Чимоданов вы­тер пальцы о штаны. — Ели бы мы его вместе, так? То есть Вихрова сожрала бы где-то третью часть? Вот я ей и оставлю ее треть!

Мошкин сдался.

— А что? Она тут живет одна, да? — спросил он.

— Ну типа да, — равнодушно отозвался Чимода­нов.

— У нее своя квартира в Москве, да?

— У Наты? Ага, щаз! Дядька уехал на Кавказ, а ее оставил гулять с собакой. — Петруччо протянул Мошкину коробку. Тот помялся, повздыхал, но тоже отломил кусок. Закончилось все тем, что Вихровой осталась одна коробка.

— Она и так заелась! А в коробку можно ботинки класть. Коробка полезнее торта тем, что никогда не портится! — сказал добрый дядя Чимоданов.

Мошкин посмотрел на шахту лифта, и его потя­нуло на откровенность, хотя Чимоданов был канди­датурой наименее подходящей.

— Издеваться будешь? — спросил Евгеша.

Чимоданов вопросительно вскинул брови.

— Кто? Я? Да за кого ты меня принимаешь?

— Значит, будешь! — сказал Мошкин. Впервые он произнес что-то уверенно. — Когда я был подрост­ком, мы с Петькой и Толиком бегали по подъездам. Поджигали газеты в почтовых ящиках и мочились в лифте, стараясь попасть в щель между дверями. Или сбрасывали с верхнего этажа бутылки… Они в пыль рассыпаются, знаешь?

— И ты тоже, что ли, мочился? — Чимоданов вы­брал слово сильнее, но сознание Мошкина предпоч­ло цензурированную версию.

— Нет, конечно, — произнес Евгеша в ужасе. — Но я старался быть таким же, как они, чтобы быть с ними, понимаешь?

Чимоданов в психологии не ковырялся.

— А мы лом как-то скинули. Так он машину про­садил и в асфальте застрял. Нас попалили, и парень, который лом кинул, на хорошие деньги попал… Под­черкиваю: славные были времена!.. А вообще при­кольная история с лифтом! Надо будет Мефу расска­зать! Куда, ты говоришь, вы гадили? — подмигивая, спросил он у Евгеши.

Мошкин прикусил язык. Он уже трижды пожалел, что стал откровенничать с Чимодановым. Он ведь и раньше знал за ним эту черту. Если твой друг выбал­тывает тебе секреты других своих друзей, значит, и твои секреты разбалтывает им. А раз так, может, не стоит выводить язычок на прогулку из-за зубного забора?