— Но ведь гораздо легче... Мы можем сбежать прямо сейчас, пока никто не видит. Взять этих двух кляч, на которых мы приехали, и уехать куда-нибудь — где здесь ближайший порт? Фалмут. Уедем в Фалмут, снимем комнату с этакой брюзжащей хозяйкой и тявкающей собакой. Мы заплатим ей за две ночи и захлопнем дверь перед ее носом. И тогда ты станешь моей. Больше никаких насмешек, никаких поддразниваний. Я сниму всю твою одежду, так нежно и так осторожно...
— Стивен, прекрати!
— Что такое, испугалась?
— Надеюсь, ты не серьезно.
— Более чем, уж поверь!
— Тогда прекрати и попытайся сменить тему.
— Эй, эй, не указывай мне, а не то получишь оплеуху!
— Думаешь, после свадьбы начнутся драки?
— Нет, после свадьбы мы заживем, как два воркующих голубка. А если и драка... Будем любить, драться, есть, пить, глубоко дышать и жить полной жизнью, как живет народ, да? Жизнь коротка, а уж юность еще короче. Я даже не могу долго спать, потому что боюсь что-нибудь пропустить!
— Согласна, — заявила Клоуэнс, переводя дух. — Хотя бы в этом мы согласны!
Чья-то рука коснулась ее рукава.
— Если позволите, мисс. Э-э-э, миледи. Купите ожерелье. Красивые камешки, смотрите сами. Прекрасные. Прям как вы. Очень дешево. Очень красиво. И веревочка крепкая, никогда не порвется. Вовек не порвется, миледи.
Изможденный ребенок неопределенного возраста — десяти или четырнадцати лет — вероятно, девочка, держала в худых грязных руках два ожерелья из синего грубо отполированного камня, явно подобранного на берегу. На ожерелье было с полдюжины камней, и сквозь каждый продета грубая бечевка. Клоуэнс не могла понять, недавно ли девчонка увязалась за ними или выследила их из цыганского лагеря.
— Отвяжись! — крикнул Стивен. — Отвали уже!
И замахнулся на ребенка. Девчонка спряталась за Клоуэнс, но не отступила, замечая признаки слабости молодой леди, но в то же время угрозу нападения со стороны молодого человека.
Около года назад Демельза откровенно рассказала Клоуэнс о своей первой встрече с Россом, о себе — голодной, ругающейся, оборванной и необразованной. И хотя в то время юное воображение Клоуэнс с трудом могло представить такую сцену с ее красивой матерью, сейчас, через год, эта картина с болью возникла перед глазами; так, наверное, и было — или могло быть — ее мать могла вполне так выглядеть на ярмарке в Редрате тридцать лет назад.
Она неодобрительно взглянула на Стивена, который — вот ужас — по его словам, двадцать лет назад пережил гораздо худшее и имел полное право на сочувствие.
— Сколько ты просишь за ожерелье, дитя? — спросила она.
— Шесть шиллингов, мисс. Шесть. Или пять, миледи. Самые лучшие камешки всего за пять шиллингов. И особенно крепкая нитка, которая не порвется.
Нескончаемый перечень похвал продолжался, Стивен исходил негодованием, а Клоуэнс раздумывала.
— Редкая дрянь, — злился Стивен. — Такие же можно найти в любой шахте! Пошли отсюда, дорогая, и пусть этот цыганский крысеныш отправляется обратно в свою нору.
— Может, три шиллинга? — спросила Клоуэнс.
— Четыре.
Клоуэнс заколебалась и уже готова была отказаться.
— Ладно, три, — сказала девочка. — Пусть три.
Покупка состоялась.
— Не вздумай надевать его на шею, — предупредил Стивен, — а не то подхватишь золотуху. — Всё, отвянь! Сейчас же брысь в свою нору!
Девчушка взяла монеты, попробовала их на зуб, а затем сунула в карман грязной рубахи. Потом она вдруг плюнула на землю и ткнула в этот плевок пальцем, посмотрев на Стивена красными глазками.
— Вы никогда не доживете до старости, мистер. Уж поверьте мне. Никогда не доживете до старости.
Они отлично перекусили и выпили в своем экипаже, весело смеясь и болтая, во многом благодаря Огастесу Беттсворту, который казался шумным даже более обыкновенного, и Джереми, на время забыв о мрачных мыслях, блистал перед той, кто эти мысли вызывал, и постоянно ее смешил. Валентин Уорлегган занял второе место на Шпорнике в два сорок пять, и Джереми с Кьюби проиграли пари драгуну из Сент-Остелла, чья лошадь обошла их ставленника на голову. Около четверти четвертого, несмотря на то, что оставалось еще три заезда, на первой площадке начался аукцион, предлагающий к продаже некоторых лошадей из числа победителей гонки, и большая часть общества, не заинтересованная в последующих заездах, переместилась туда, чтобы посмотреть торги.
На западе снова выстроились облака, но солнце всё еще сияло и припекало, будто в середине лета.
— Не хочешь ли купить лошадь? — спросил Джереми у Кьюби.
— Не думаю.
— Я тоже. Но они тебя привлекают?
— О да, я люблю лошадей.
— Толпа слишком разгорячилась. Того и гляди толкнут. Можешь помять платье. Да и грязь еще не подсохла.
— Тогда зачем нам туда идти? — она подняла бровь.
— А нам и необязательно. Можем просто прогуляться.
Она обдумывала его слова. Это был вызов.
— А куда?
— Кажется, здесь есть речка неподалеку.
— Точно! Но тут, должно быть, крутой склон, ведь мы на вершине холма.
— Вон тот лесок выведет нас вниз. Где-то около мили. Даже если не удастся уйти далеко, мы могли бы прогуляться. Это было бы приятнее.
— И грязнее.
— О нет.
— Не грязнее?