Танец мотылька

— Я хотела увидеть своих, — начинаю оправдываться. Мне неудобно, что подвергла его опасности. Чувствую себя виноватой. Он сейчас, кажется, по-настоящему озабочен тем, что произошло.

— Вика-а, — выдыхает Марк, затем выжимает тряпку в миске с водой и прикладывает к моему лбу. — Ты как всегда!

— Что, Вика? Что всегда? Я просто шла в клуб, а это уроды… пристали ко мне. Что я сделала не так?

— Не нервничай. Я не виню тебя. Просто это безрассудно, тем более, клуб закрыт на ремонт. Просто ты забыла.

— Как закрыт?

— Ну, все-е! Завтра едем в психотерапевту! С этим надо что-то делать, — Марк бросает в миску скомканную ткань и алая вода расплескивается на ковер.

Киваю. Я согласна уже хоть куда идти, чтобы разобраться с тем, что у меня в голове.

— Есть хочешь? — Марк обрабатывает царапины на лбу, дует на рану, когда я скриплю зубами, в конце заклеивает лейкопластырем. Я все это время стоически терплю жгучую боль.

Не могу ответить — нет сил даже на вдох. Вновь киваю.

— Окей, сейчас сделаем. Пока приляг — отдохни.

— Марк, это правда?

— Что? — останавливается в дверях.

— Что родителей больше нет?

На лице у него скорбь, но он молчит. Хочется взвыть от этого взгляда: все понятно без слов. Но старая память кричит, что такого не может быть!

— А брат? Я в больнице не смогла дозвониться к нему.

Марк меняется в лице. Возвращается ко мне и приседает рядом. Я все еще прикрываюсь руками и футболкой.

— Вика, какой брат?

— Он у меня один — Артем.

— Ты что-то путаешь. У тебя нет брата. Ты одна была в семье.

Правда, или неправда, хлещет кнутом, я закусываю губы и чувствую, как текут по щекам слезы. Не могу этому сопротивляться. Все идет наперекосяк, все неправильно.

— Ма-арк, зачем ты так со мной? Я ведь помню его, помню даже номер телефона, помню, как он учил меня драться. Зачем этот обман? Что он тебе даст?

— Отдохни! — Марк резко встает, прикладывает громадную ладонь к темечку, и мое сознание проваливается во мглу.

Будто дернули тумблер или нажали кнопочку «выкл».

Сон напоминает паутину: чем больше я пытаюсь вырваться, тем больше запутываюсь. Где-то вдалеке в темноте слышен голос Марка:

— С ней что-то не так…

Затем скрипит дверь, слышу шаги, снова скрип.

— Еще рано. Она не выдержит, придется подождать. Да я и так делаю все, что могу…

Паутина колышется, больно впивается в кожу.

— Хорошо, но за все последствия будете вы отвечать!

Тьма вдруг расступается, и голос Марка разлетается эхом: ать… ать… ать…

Я выпрыгиваю из сна. «Муж» теребит меня за плечо:

— Просыпайся, нужно поесть.

Фокусирую на нем взгляд и вижу лохматые снежинки в его синих глазах.

— Марк, опять! Твои радужки мерцают…

Он моргает и быстро уходит на кухню.

— Вставай, а то все остынет, — бросает из коридора.

Выхожу из комнаты, справляясь с головокружением. Проходя мимо комода, замечаю фотографию незнакомца. Хватаю ее и направляюсь на кухню.

— Кто это? — тычу «мужу» в лицо.

— Ты мне скажи, — Марк сидит за столом, закинув ногу на ногу, вальяжно растянув руки по спинке мягкого уголка.

— Но я не помню.

— Как не помнишь меня, смерть родителей и многое другое… Садись есть! — его голос резкий.

Прохожу вперед, но замираю возле табуретки.

— Ты меня обманываешь, я чувствую.

— Расскажи, — Вольный занижает голос, глядя из-под ресниц. Глаза такие мрачные, что мне становится страшно. Сажусь.

— Сон снился, словно ты сговорился с кем-то.

Кажется, «мужа» передергивает.

— И что я говорил в твоем сне?

— Что со мной что-то не так, — его брови ползут вверх, глаза округляются.

— Что еще?

— Что ты не будешь отвечать…

— Твою ж мать! — он вскакивает и отходит к окну. — Я чувствовал, что все идет не так, как надо! Тварь!

Его слова секут колючей плетью, я не понимаю, что происходит. Сжимаю в пальцах фотку. Марк вдруг оборачивается. Мне хочется встать и убежать.

— Ты не мой муж? Правда ведь?

— О чем ты, Медди? — фальшивая напускная улыбка. Будто и не он секунду назад яростно кричал в воздух.

— О том, что «Медди» меня называл только один человек, и он сделал мне больно. О том, что я ненавижу эту погремуху!

— Ладно, остынь. Ты просто устала. Вероятно, у тебя не просто амнезия, а какая-то проблема психики после случившегося. Завтра утром поедем к Вере Васильевне.

— Не хочу. Мне правда нужна. Я вижу это в твоих глазах, каждый раз, когда ты смотришь на меня. Твой взгляд горит каким-то странным белым огнем.

Мужчина сжимая кулаки, снова отворачивается.

— Ты бредишь.

— Как хорошо списать все на болезнь, — бросаю на стол карточку и замираю от нахлынувшего потока мыслей.

— Вика, ты сейчас переволновалась, — Марк идет ко мне. Я настораживаюсь. Собираюсь выйти из кухни, но он успевает меня задержать, и силой усаживает на мягкий уголок. Садится напротив и не выпускает моих рук из жарких ладоней. Смотрю на наши кольца, буквы, которые выбиты на них, сияют. Я всматриваюсь. Поднимаю глаза, Вольный что-то шепчет.

— Что ты делаешь? Ты видишь это? Что с кольцами?

— Боже, Вики, не пугай меня. Я не переживу, если с тобой что-то случится, — он говорит это, а между словами кисельной рекой течет его шепот.

Пытаюсь одернуть руки, но не могу пошевелиться.