Танец над вечностью (СИ)

За Лешуа захлопнулась дверь, а я осталась сидеть потрясенная и раздавленная из-за услышанного. Кысей вступил в Орден Пяти? И получил громадное наследство от отца Георга, от этого тихушного жука? Ладно, богатство отберем, лысому бессребренику оно все равно ни к чему, а вот что делать с Орденом Пяти? Почему старик просил Лешуа присматривать за Кысеем? Как там сказал повар? "Отец Георг был очень обеспокоен, объясняя, что его воспитанник принял символ бесконечности в пяти, тем самым связав себя опасным обетом… " Но что именно за опасный обет? Обещание уничтожить Орден Пяти, опрометчиво данное мною Орфуа, теперь виделось очередной насмешкой Единого, который сталкивал беспомощные человеческие фигурки забавы ради… И какой к демону символ? На груди Кысея не было ничего. Или было? А я просто забыла? Или не увидела? Собственное клеймо на груди заныло тупой болью. Ничего, сегодня еще раз посмотрю. Я встряхнула головой и направилась к письменному столу, чтобы назначить Кысеньке свидание и составить заманчивое предложение офицеру Матию. Некогда было сомневаться, время поджимало.

Мое возвращение в особняк Рыбальски обрадовало только Джеймса. Он устроил мне форменный допрос, где я была, куда исчезла, ощупал с головы до ног, но убедившись, что я цела и невредима, оставил в покое. Луиджию забрали из школы танца, и девушка заняла комнату рядом со мной. Слуги ходили на цыпочках, опасаясь побеспокоить болезную. Пришедший к ней лекарь хотел было по требованию Рыбальски осмотреть заодно и меня, но я завыла и принялась кидаться в него чем попало. Едва увернувшись от тяжелого подсвечника, фрон Дудельман почел за благо убраться восвояси, соврав Рыбальски, что со мной все в порядке.

Луиджиа лежала в постели, уставившись в одну точку, недвижимая, бледная, несчастная. Дождавшись, когда за Рыбальски закроется дверь, а его шаги стихнут в конце коридора, я заперла дверь на ключ, распахнула шторы, щедро впуская солнечный цвет в мрачную комнату, и сдернула с девчонки одеяло.

— Вставай! — скомандовала я.

Она не шевельнулась, продолжая слепо смотреть в потолок.

— Хватит строить из себя великомученицу!

Я подошла к Лу и вздернула ее на ноги. Она почти не стояла, приходилось удерживать ее за шиворот.

— Подъем!

— Оставьте меня… — всхлипнула она, — в покое…

— Ну уж нет. У меня на тебя, девочка, большие планы. Ты даже не представляешь, насколько большие, просто огромные.

— Со мной все кончено… — она указала на забинтованные ступни, которые начали кровоточить. — Я больше не смогу танцевать…

— Что за глупости? Кто тебе такое сказал? — я толкнула ее в кресло и принялась разматывать бинты.

— Лекарь… Он не сказал, но… Я спросила, смогу ли танцевать, а он… глаза отвел и промолчал… — Лу изо всех сил сдерживала рыдания.

Я осматривала ее ступни, действительно сильно изрезанные.

— Заживет, лишь бы не загноилось. Мышцы и сухожилия не повреждены, так что будешь ты танцевать. Танцевать для самого императора… Ему, кстати, понравилось твое выступление.

— Правда? — она впервые подняла на меня взгляд и слабо улыбнулась. — А я ничего вокруг не видела, было так больно, что…

Я сильно ущипнула ее за внутреннюю поверхность бедра, но Лу лишь чуть вздрогнула и поморщилась.

— Да у тебя низкий болевой порог, — восхитилась я. — Почти как у меня. Это хорошо. Кстати, а кто тебе подложил стекло в туфли?

— Не знаю, — пожала она плечами и отвела взгляд. — Я не видела.

— Алиса? Это ведь она? Ну я ей устрою…

— Не надо, прошу вас! Я же на самом деле ничего не видела!

— А кто еще это мог быть? Только она.

— Даже если и Алиса… Она ведь дочь Милагрос. Не надо, пожалуйста. А я вправду буду танцевать?

— Угу, причем прямо сейчас…

Но тут дернули дверь, а следом раздался стук. Рыбальски беспокоился и требовал впустить его. Пришлось открыть дверь, иначе заботливый папочка все равно бы послал слуг за ключом.

— А зачем вы закрылись? О, девочка моя, ты уже встала? Это Лука так на тебя подействовал, да? Как же я рад! Может, покушаешь что-нибудь? Смотри, что тебе прислали… Особое внимание от Его Императорского Величества! От Фердинанда Второго!

Внесенная слугой корзина не была большой, но отличалась необыкновенной изысканностью. Роскошные белые камелии были взбрызнуты искрами огненных ирисов, как будто подчеркивая сдержанное очарование шкатулки из черного дерева, в которой сияла брошь из белого золота и крупного брильянта, ограненного в форме полумесяца. Воистину, император не поскупился… В записке с императорским вензелем Луиджиа называлась "несравненным цветком чистоты". Император желал ей скорейшего выздоровления, восхищался ее танцем и высказывал надежду вновь лицезреть "ледяную луну " на сцене… Девушка перечитала записку несколько раз, как будто не веря своим глазам. И с каждым перечитыванием глупая счастливая улыбка на ее лице становилась все шире и шире.

— Неужели это мне? — прошептала она и подняла на меня взгляд.

— Конечно, тебе, доченька, — закудахтал Рыбальски. — Ты у меня такая талантливая… Ты только от еды не отказывайся, ладно? Тебе теперь надо кушать за двоих…

— За троих, — пробурчала я в сторону.