Танец песчинок

Здание вокзала стоит заброшенным издавна, и в любом другом городе это означало бы, что его облюбовали бродяги, или реквизировала под склад какая-нибудь торговая компания. Однако в Медине вокзал стоит уже несколько десятилетий абсолютно невостребованный. Всё, что с ним приключается за это время – он ветшает и покрывается пылью.

Теперь же, собирая её на подошвы ботинок, сапог и туфель, жители Медины спешат лично убедиться в том, что не являются жертвами массовой слуховой и оптической галлюцинации. Расталкивая друг друга локтями, лягаясь и осыпая проклятьями, горожане занимают места на перроне. Тот не может вместить всех желающих, а потому многим приходится выглядывать из окон зала ожидания или спускаться по насыпи к месту, где должны быть рельсы.

«Должны», но никогда не было, в отличие от вокзала. Однако, несмотря на отсутствие путей, поезд подходит всё ближе, замедляя ход.

Теперь уже каждый может рассмотреть его, хотя зрелище маловыразительно. Угловатый и уродливый локомотив походит на выходца из тех времён, когда железная дорога только зарождалась. Вдобавок, поезд словно поглощает солнечный свет, так что невозможно даже различить цвет – какой-то тёмный, вот и всё, что можно сказать. На передней решётке выделяется отполированная табличка с номером: «6305».

Пересуды и толкования, которые порождает табличка, быстро сходят на нет, едва поезд останавливается. В воздухе разливается странный запах, который лучше всего характеризует неизвестно кем пущенный слух, мигом облетевший всех собравшихся – так пахнет, когда горят кости.

Внезапно люди понимают, что прибытие поезда может обернуться не только любопытным, но и опасным событием. Исайя Смартофф, пророк Иуды Искариота, начинает вопить о втором пришествии и кознях Антихриста, но разбушевавшегося священника быстро успокаивают парой увесистых затрещин. Обитателям Медины одинаково чужды все религии и одинаково же их раздражают любые пустобрёхи и крикуны.

Однако кое-какие сомнения слова проповедника порождают. Некоторым людям уже не кажется столь интересным зрелище мрачного поезда. Они проталкиваются сквозь толпу, стремясь покинуть вокзал. Пока это ещё не вал паники, но ручеёк трезвых, здравомыслящих и в меру трусливых людей. На них обращают внимание, хмурятся, бросают вслед проклятья…

Вот только, когда с ужасающим лязгом открывается дверь среднего из трёх вагонов, а следом, с не менее противным скрипом, начинает выдвигаться приставная лестница, большинство решает присоединиться к побегу.

Теперь уже точно никого нельзя назвать трезвым или здравомыслящим. Это стадо, которое осознало, что его заперли в одном загоне с хищником. Они блеют, орут, поджимают ноги; надеются, что в жертвы выберут кого-то другого, а не их; торопятся как можно скорее оказаться подальше от этого места.

Кто-то спотыкается и падает, чтобы тут же оказаться затоптанным.

Некоторые излишне нервные горожане достают оружие и начинают стрелять или размахивать ножами по сторонам, взвинчивая градус паники до предела.

Кипящий котёл готов вот-вот взорваться, но в этот самый момент звучит голос Лесли Сандерса. Он вышел из поезда, ступил на перрон и сейчас с удивлением рассматривает вакханалию, творящуюся перед ним.

– Что вы, мать вашу, делаете, грёбанные придурки?! – гневно вопрошает он.

* * *

Впоследствии жители Медины придут к выводу, что их остановил не сам выкрик. И даже не желание растолковать незнакомцу, что он не прав, если вздумал поносить обитателей города, в который едва прибыл. Нет-нет, их остановила сила вопроса, звучавшая в этом выкрике. Сила, которая потребовала от каждого вернуться и объяснить, что конкретно он, мать его, грёбанный придурок, делает.

Это будет новое незнакомое чувство: чужая покоряющая воля в городе, где все привыкли подчиняться только себе, песку и ветру. Именно этот момент станет началом нового этапа в жизни Медины. И не случись этого вопроса, жертв могло оказаться куда больше, чем трое убитых и восемнадцать раненых.

Впрочем, не будь этого поезда, многие события вообще могли не произойти.

* * *

После приличествующих моменту взаимных преставлений, Лесли Сандерс изъявляет желание поселиться на вокзале. Ни у кого не возникает вопроса, откуда он знает, что здание пустует. Точно так же никто не пытается оспорить право новичка занять это место. Лицо Лесли, обтянутое сухой желтоватой кожей, напоминающей старый газетный лист, излучает уверенность, а антрацитовые глаза выискивают в окружающих и окружающем нечто, известное только им.

Новичка принимают пусть с осторожностью, но благожелательно, и вечером того же дня Лесли Сандерс получает прозвище «Док». Неизвестно, чья это идея, и откуда она вообще берёт своё происхождение, ведь Лесли не заявлял о какой-либо учёной степени или намерении начать врачебную практику. Скорее всего, дело в том, что у каждого настоящего «Дока», по мнению обитателей Медины, обязательно есть волнующий его вопрос, который вбит кроваво-красными буквами глубоко в подкорку – гештальт, диктующий поведение, стиль жизни и образ мысли.