Танец песчинок

Музыкальный автомат в заведении мадам Клио затихает, бессмысленно мигая огоньками. Тапёр в ресторане «Кушать подано» может лишь злобно взирать на инструмент, не в силах исторгнуть из него и звука. Более того, он и сам онемел, как и все остальные посетители. Как и все жители Медины. Как и Ян Портер, Ланс Вингер и остальная компания.

Впрочем, не совсем все. Заключив себя в магический круг, Рабби Шимон получил право спрашивать, а големы давать ответы в пределах своего понимания, которое разнится, как и надписи на лбах.

– Пшат! – произносит Шимон властно, и тотчас же четверть мнимого квадрата оказывается подсвеченной тёмно-жёлтым, почти коричневым цветом. Один из големов, чьё имя только что прозвучало, падает на колени. Его рот открывается – беззубая впадина, поблёскивающая влажной глиной.

– Спрашивай, – доносится непонятно откуда звучащий голос.

– Где ты? – задаёт первый вопрос Рабби.

Шимон выглядит спокойным, но руки его покрылись потом и мёрзнут под тонкими кожаными перчатками; ноги подкашиваются, а душа трепещет от осознания значимости того, что сейчас происходит.

Глаза Пшата закатываются, затем он закрывает веки, и через секунду лицо меняется, убирая трещины и превращая голема в подобие не имеющего глаз троглодита.

– Я в стране песка, Рабби, но тебе это известно. Я в стране непростого песка, но ты знаешь и это. Я в стране, которой не должно быть, но которая, тем не менее, существует – и здесь я не открою для тебя нового. Твой вопрос не имеет смысла на этом уровне понимания. Мне жаль.

Сказавши это, голем падает лицом вниз. Рабби Шимон догадывался, что не услышит нужного ответа, но должен был попробовать. К тому же, ритуалам присуща степенность и правильная последовательность. Не обратившись к низшим сущностям, не стоит тревожить высшие.

– Ремез! – падает слово. Оно на тон ниже, на тон властнее и на ступень ближе к пониманию сокровенного.

Голем, стоящий по диагонали от упавшего Пшата, опускается на колени в подсвеченный светло-серым квадрат.

– Спрашивай, – произносит он.

Рабби чуть улыбается. Происходящее его веселит тем ощущением силы и вседозволенности, которое обычно веселит людей, подобных Яну Портеру. Рабби Шимон на несколько секунд допускает, что сейчас подобен Богу, удовлетворяет этим допущением гордыню и поворачивается к Ремезу.

– Где ты? – спрашивает Рабби вновь.

Опять закатившиеся глаза и сомкнувшиеся веки – ещё один голем, ставший троглодитом.

– Я в стране, которая создана силой многих, но подчиняется одному. Я в стране, которая чтит чужие заветы, но не забывает собственных. Я в стране, где у каждого есть тайна, но есть и одна, которая объединяет их всех. Не думаю, что открыл тебе что-то новое, Рабби, но ты можешь отправиться по этому пути.

Шимон удовлетворённо кивает, наблюдая, как второй голем опускается на песок.

– Драш!

Действие ускоряется. Тёмно-коричневый квадрат вспыхивает за одно мгновение. Колени очередного голема преклонены, а сам он ожидает вопроса повелителя.

Рабби тоже торопится, потому не тратит время на размышления или попытки проанализировать свои ощущения – всё это случится чуть позже.

– Где ты? – спрашивает он.

– Я в стране, которая создана великой волей ради обыденной цели. Я в стране, которая лежит вне времени и пространства, потому что сама является и тем и другим. Я в стране, которую невозможно покорить, но которая не собирается покорять других, пока они просто живут, не пытаясь познать её тайны.

Голем падает, но перед этим успевает произнести ещё одно:

– Это было предупреждение, Рабби.

Шимон лишь нервно дёргает щекой и готовится произнести последнее слово. Все предупреждения сейчас не имеют никакого толка. Рабби говорит гораздо тише, чем до этого, но слово разносится куда дальше:

– Сод…

Болезненно-бледный свет заполняет последнюю четверть квадрата. Сод стоит на коленях и готов внимать, хотя вопрос не будет отличаться оригинальностью.

– Где ты? – спрашивает Рабби и сам опускается на колени – ноги уже не держат.

Следует долгая пауза, за время которой все собравшиеся на площади успевают достичь наивысшей точки любопытства. А после, едва губы голема раскрываются, как их запечатывает песок.

Он налетает со всех сторон разом. Окутывает, покрывает слоями, запечатывает, словно сосуд. Песчинки умудряются проникнуть между слоями глины и протискиваются всё глубже и глубже, расширяя пустоты для своих собратьев. Рабби растерян и не может поверить в происходящее, но ему приходится это сделать, когда голем взрывается, покрывая всё вокруг ошмётками липкой глины.

«Он заговнякал мою маску резиновым, мать его, дерьмом», – думает Ян Портер, когда ему в маску прилетает один из кусков.

Ровно в этот же самый момент пелена тишины, нависшая над Мединой, спадает, и Портер озвучивает своё недовольство, повторяя одно и тоже на разные лады, не в силах остановиться. Он похож на новорождённого, что возвещает криком о своём появлении на свет.

* * *