Танец с дьяволом

— Чего тут придумывать? Обошелся фильм, слава Богу, дешево, а по договору Дэнни обязуется снять еще одну картину. Так что не унывайте, Дэнни, и готовьтесь запуститься с «Париж-рок».

Он отошел. Перекрывая рокот мощных моторов разъезжавшихся со стоянки машин, вдруг чей-то голос пропищал дурашливым фальцетом: «Челове-е-ек!» Ему отозвался другой, послышался смех. Дэнни вглядывался в сгущавшуюся тьму, но ничего не видел.

Потом голоса смолкли.

— Поедем к Чейзену, поужинаем, — предложил Милт.

— Не хочется, — тихо ответил Дэнни. — Спасибо, Милт.

Но тот не уходил.

— Старина, ты сделал блестящую ленту!..

— Кончай, Милт.

— Нет, Дэнни, настоящий шедевр! Высокое кино! Но это — не товар. Сейчас в ходу подземелья, цепи, вампиры…

— «Париж-рок», — с горечью продолжил Дэнни.

Милт взял его под руку:

— Поедем-ка домой.

* * *

Войдя, они первым делом направились к бару. Милт налил себе и Дэнни по двойной порции водки. Они молча выпили.

— Хотелось разнообразия, Милт.

Тот быстро наполнил стаканы вновь:

— Ты ведь и тестя своего пытался переубедить! Забудь, Дэнни, все что было, и берись за «Париж-рок». Зарабатывать надо.

В молчании они опорожнили полбутылки.

— Но тебе-то, тебе-то самому понравилось? — спросил наконец Дэнни.

Милт наставил на него стеклышки очков:

— Что понравилось?

— Фильм! «Человек»! — взорвался Дэнни.

— Налей еще.

Дэнни потянулся за бутылкой и неловким движением опрокинул ее. Водка разлилась.

— Можешь ты мне сказать — тебе понравилось то, что я сделал?

Милт тяжело вздохнул:

— Кафка.

— Кафка?

Милт кивнул и отпил глоток.

— И ты сравниваешь мою картину со стряпней этого еврейчика?

— Попрошу без антисемитских реплик! Я с тобой говорю как с другом. Ты сделал замечательное кино… Это… ну, не знаю, как сказать… это — искусство. Но, понимаешь ли, немножко не туда… Мимо.

— О чем ты, черт побери? Говори ясней!

— Та же самая история, что с тем фильмом по Кафке. Тоже — «в молоко».

— Что тут общего? Идиотский сюжет: старый еврей хочет, чтобы ему рассказали, в чем его вина.

— Кафка — это классика.

— Классика? А вся его вина — в том, что он еврей.

— Дэнни, ты не забывай, пожалуйста, что говоришь со мной. Со мной, понимаешь?

— А я не забываю. Но я помню еще, как ты сказал, что это — лучший мой фильм.

— Дэнни, ты хочешь услышать правду?

— Да! Только правду!

— Ну, так знай: это — провал.

— А ты — дерьмо!

— Сам дерьмо! — крикнул Милт.

— Не смей сравнивать «Человека» с каким-то еврейским безмозглым червем!

— Да пошел ты! Сволочь расистская! От твоего «Человека» смердит!

— Заткнись! Заткнись! — Потеряв голову от ярости, Дэнни кричал все громче и громче, пока не сорвался на истошный оглушительный вопль: — Заткни-и-и-сь!!!

Он, как гора, навис над маленьким Милтом. Тот выпучил глаза, открыл рот. Не давая ему произнести ни слова, Дэнни крикнул:

— Ты просил налить еще?! На! Пей! — и выплеснул водку в лицо Милта.

Кусочек льда попал в стекло очков, и оно треснуло. Но Милт, словно не замечая этого, застыл как в столбняке, сгорбился на стуле. Водка текла у него по щекам.

— И на…ть мне на то, что ты думаешь! — продолжал бесноваться Дэнни, распаляясь все больше. — И на тебя мне на…ть, и твою жену, и твоих вонючих любовниц, и твоих детей! И на…ть мне, кому ты засаживаешь — Мэрилин или Саре! Убирайся отсюда! Вон! Во-о-он!

Милт не двинулся с места.

— Вон, тебе говорят! — Дэнни ухватил Милта за отвороты пиджака и отшвырнул к дверям.

Выбегая из комнаты, тот крикнул:

— Гадина!! Антисемитская гадина!

Дэнни кинулся за ним. Он хотел крикнуть ему: «Я — еврей!».

Но язык у него словно присох к гортани.

Глава XVIII

БЕВЕРЛИ ХИЛЛЗ.

Хватая ртом воздух, дико озираясь по сторонам, Дэнни нашарил почти пустую бутылку, рухнул на стул, едва не свалившись, выпил. Глаза его вдруг наткнулись на аквариум — четыре последние рыбки плавали брюхом кверху. С утробным воплем Дэнни вылил туда остатки водки. Вода в аквариуме забурлила и стала мутной, хлынула наружу, заливая аккуратно переплетенные сценарии его фильмов. Милт помогал ему с самого начала, Милт был рядом, Милт любил его, Милт был его другом… Как он мог так поступить с ним?

Ненависть, которую он испытывал к себе, стала безмерной. Уронив голову в ладони, он глухо простонал: «Прости меня, Милт, прости меня…» — но перед глазами качалось бородатое, залитое водкой лицо, треснутое стеклышко очков.

Дэнни схватил трубку. Он должен вымолить у него прощение.

— Сара, это я, Дэнни… Милт дома?

— Нет… А, подожди, вот он как раз вошел… Минутку, Дэнни.

Он вздохнул с облегчением. Милт все поймет, все простит, они забудут эту нелепую ссору…

— Дэнни, ты слушаешь?

— Да!

— Он говорит, что не хочет с тобой говорить… И еще… чтобы ты не звонил сюда больше… Никогда.

Дэнни поник головой. «Это моя вина. Во всем виноват я». Потом он услышал короткие гудки и обнаружил, что все еще сжимает в руке телефонную трубку. Он опустил ее на рычаг, с трудом поднялся, побрел в ванную. Он чувствовал внутри сосущую пустоту. Снял с крючка полотенце, чтобы вытереть лицо, и вдруг увидел себя в зеркале.